Владимир Богомолов - Сочинения в 2 томах. Том 2. Сердца моего боль

— Виноват, товарищ капитан, — наконец сообразил я. — Минутку!..

Поставив кофр с пластинками на лавочку у веранды, я, открыв ворота, заскочил в гараж и, вытащив из-под сиденья в коляске пачку сигарет, вынул еще пять штук и бросился в сад. Я боялся, что старик немец куда-нибудь ушел, но он курил, сидя на большом ящике у водопроводного крана и, как только я выбежал из-за угла, поднялся и смотрел на меня выжидательно и не без страха.

— Мужик, срочно нужны цветы! — протягивая ему сигареты, сообщил я и показал на грядки, где росли пышные, разных цветов тюльпаны и нарциссы. — Блюмен... Двадцать... цванциг штукен. Давай! Быстренько!.. Блюмен!.. Цванциг... Шнель!

Он взял сигареты, бережно поместил их в верхний карман пижамы, затем большим садовым ножом срезал ровно десять крупных алых и лиловых тюльпанов и десять белых и желтых нарциссов, умело расположил их вперемежку в букете и протянул мне. При этом он уже не повторял, как попка, что я хороший человек, и вообще не вымолвил и слова, а я смотрел на грядки с цветами и жалел, что попросил всего двадцать, а не тридцать или даже не сорок, — он бы не отказал и ничуть бы не обеднял.

Спустя минуты мы шли по улице. Одергивая на ходу гимнастерку, поправляя на голове Кокину фуражку и заранее выпятив грудь — «шлюс и баланс!», я нес кофр с пластинками, цветы же Арнаутов у меня отобрал, заявив, что я держу букет как веник и мне еще надо многому научиться, и добавил:

— Запомни! В обращении с женщинами цветы — это сильное оружие, и офицер должен применять его и уметь пользоваться цветами.

Он так и сказал — «пользоваться».

Аделина была великолепна и ослепительно хороша: в темносинем бархатном платье с короткими рукавами, в новеньких, в цвет платью, туфлях-танкетках; красивая, гордо посаженная голова, длинные светлые волнистые волосы, туго схваченные выше лба маленьким, обтянутым бархатом синим обручем, спадали сзади на спину; небольшая высокая грудь; длинные стройные ноги и выраженная линия бедра; царственные, без преувеличения, осанка и поглядка — всей своей статью она, несомненно, соответствовала определению, данному ей Володькой: Kingsledi — королевская женщина!

Володька, став сбоку, приветливо и с почтением представил:

— Капитан Арнаутов, Сергей Павлович. А это — Аделина. Прошу любить и жаловать!..

— Очень приятно! — щелкнув каблуками хромовых сапог, сказал Арнаутов, вручил ей цветы и тут же, взяв ее правую руку и чуть приподняв, поцеловал, повторяя при этом «Очень приятно», затем сделал шаг в сторону, снова щелкнув каблуками.

Сдержанно улыбаясь, она взяла букет и передала его Володьке.

— С Василием ты знакома, — сказал Володька, делая жест в мою сторону.

Подойдя к Аделине, я с волнением, стараясь делать все как Арнаутов, щелкнул каблуками, поднял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Звук, который я издал при этом ртом или носом — как бы чавкнул, хоть и не совсем громко, но это было замечено, — совершенно обескуражил и остался в памяти: никогда в дальнейшей жизни я даже не пытался целовать руки женщинам.

Затем я протянул ей кофр с пластинками, она скупо поблагодарила и еще более сдержанно, чем Арнаутову, улыбнулась. Зато Володька светился радостью, и я еще подумал: если бы он знал, что в кофре из двенадцати указанных им пластинок было только девять…

— Проходите, — пригласил нас Володька.

И тут откуда-то из-за его спины появилась одна из приглашенных; она ласково и зазывно взглянула на меня, и я с замирающим сердцем от пронзительного, мгновенного разочарования — какая страхулида! — подумал, что это и есть Натали, на знакомство с которой я так настраивался, но она протянула мне сухонькую ладонь и произнесла:

— Сусанна.

Застеленный белой накрахмаленной скатертью длинный стол был накрыт на двенадцать человек весьма свободно и сервирован дорогой немецкой посудой, мельхиоровыми вилками, ножами и ложками.

Когда мы появились, застолье уже было в разгаре и все гости были уже хорошо «взямши». Как сказал бы Лисенков, они все здесь гужевались на халяву.

На столе были рис, тушенка и деликатесы трофейного происхождения: шпроты, сардины, копчености, мармелад, шоколад, стояли бутылки немецкого вина «Либфрауенмильх» — «Молоко любимой женщины», на которых по-немецки значилось: «Только для вермахта. Продажа запрещена», и французского «Дю Солей» — «Солнце в бутылке».