Иван Никитчук - Пламя мести

Прохлада воды манила к себе, притягивала, как магнит. И Григорию Ивановичу вдруг захотелось выкупаться. Ведь неизвестно, когда еще подвернется такой случай.

Он прошелся немного вдоль берега, где река была поглубже, и, выбрав бережок поудобнее, зачерпнул пригоршню воды и с размаху плеснул себе в лицо. Прохладные струйки потекли по шее, защекотали под гимнастеркой грудь.

– А-а-а-ааа! Хорошо! Уф! – с наслаждением крякнул Платонов, умывая лицо, шею. – Нет, не то, совсем не то…

Он быстро разделся и вошел почти по грудь в воду. Приседая, несколько раз подряд окунулся с головой. Но этого оказалось мало, и он стал приседать, считая до двадцати. Закружилась голова. Пошатываясь, вышел из воды, сразу ощутив огромное облегчение. Тело освободилось от соленой накипи и приятно покалывало, усталость как рукой сняло.

– Какая благодать! – произнес учитель вслух. – Теперь не мешало бы обсохнуть немного, впрочем… так лучше, прохладнее будет, – решил он и стал одеваться.

От мостка вела по селу узкая, извилистая улица. Вся в зарослях деревьев, она сейчас казалась высоким, причудливым коридором. Едва проступали из темноты то горбатые, то провисшие крыши хат и сараев. В селе царила тишина. Только вдалеке, невидимый в ночи, гудел, тарахтел и скрипел шлях. Гул то стихал, то вновь усиливался. И что-то тревожное, щемящее душу было в этом отдаленном слитном гуле.

На западе, словно подпирая темное ночное небо, дрожал гигантский багровый столб. Это от бомбежки немецких самолетов что-то горело на станции Веселый Кут.

Платонов подошел к сельсовету. У крылечка его строго окликнули:

– Кто идет?

– Свой, – тихо отозвался учитель, приглядываясь к часовому.

– Кто свой? – настойчиво повторил часовой.

– Ты, Осарчук? – вместо ответа спросил Платонов.

– Григорий Иванович! – уже мягко сказал Осарчук. – Не узнал вас…

– Все равно, Юра. Часовой должен окликнуть каждого, кто бы ни подходил, в особенности сейчас. Да и пост твой важный.

– Да, Григорий Иванович. Здесь и знамя сельсовета и мелкокалиберки нашего истребительного батальона – одиннадцать штук…

– Вот-вот. Оружие, знамя. Это «святая-святых». Там есть кто?

– Никого. Разошлись недавно.

– А кто был?

– Председатель совета и председатели колхозов. Эх, что тут было!

– Что? Ругались, спорили?

– Ругаться не ругались, а спорили сильно, чуть не до драки.

– О чем?

– Да все насчет скота. Дядько Яков Кульвальчук воевал. Кричал, что колхозный скот не надо отправлять в тыл, а раздать по домам.

– Вон чего захотел… – промолвил учитель. – Ну, ну?

– Говорит, что скот здесь целее будет.

– Вон как, – с усмешкой сказал Платонов.

– Вы сами-то откуда так поздно? – спросил Осарчук.

– Да проводил Зинаиду Ильиничну с Леночкой и бабушку. А в селе как дела?

– Кое-кто уехал сегодня, некоторые собираются в отъезд.

– Карп Данилович не уехал, не знаешь?

– Еще нет. Я видел его сегодня.

– Хорошо. Так ты, Осарчук, пока будешь здесь?

– До смены. Меня сменит Ваня Беспалов аж утром.

– Поста не покидать, хлопцы. Помните, вы все равно что на передовой.

– Понимаю, Григорий Иванович. Все будет в порядке.

– Если кто придет, скажи, чтобы не уходили, пока я не вернусь. Есть важные дела, очень важные. Так и передай.

– Есть!

– Я через два часа буду здесь.

Платонов направился прямо в школу, на свою квартиру, где он жил все годы, работая в Цебриково…

Цебриканская средняя школа была почти в центре села. Ее два небольших кирпичных здания, всегда сверкающие снежной белизной, тонули в зелени сада, зарослях акации и сирени. С улицы, с фасадной стороны, словно охраняя покой школы, строго стояла шеренга высоченных пирамидальных тополей. Эти серебристые великаны были видны отовсюду за несколько километров. В промежутке между двумя школьными корпусами была воздвигнута деревянная арка, на своде которой красовались сплетенные из хвойных веток слова: «Добро пожаловать». Эта гостеприимная надпись возобновлялась ежегодно перед началом школьных занятий. С задней стороны школы находился просторный двор с погребом и сараем, в котором хранились и съестные припасы, и инвентарь, и даже топливо. За этими служебными постройками без какой-либо изгороди простирался большой фруктовый сад – детище школы и гордость ее. Со всех трех внешних сторон вместо забора сад был окружен зарослями малины, черной смородины и крыжовника. Дальше за садом уходила на север ровная степь без балок и холмов. Это были поля трех колхозов Цебриканского сельсовета.