Катарина Байер - Двойная эмиграция

Частенько вечерами мы усаживались у костра, варили или запекали картошку, которую, слава богу, иногда удавалось добыть в близлежащих сёлах, пили чай из желудей или варили совершенно несолёный грибной или рыбный суп, делили всё это по-братски и разговаривали обо всём понемногу, а иногда тихонечко напевали ещё не забытые мной русские песни. Садились вокруг костра близко-близко – плечом к плечу, чтоб согревать друг друга.

Та душевность, дружелюбность, искренность, которых мне не хватало все предыдущие годы, вдруг так меня взволновали, что я даже иногда ловила себя на мысли, что стала редко вспоминать мужа и сыновей. Я знала, что немецкие солдаты (по сравнению с жизнью в сырой землянке) содержатся довольно-таки комфортно, и очень надеялась, что с моими сыновьями всё в порядке. Ну, а муж мой остался в Мюнхене, где не было войны…

Иногда мне снились мирные довоенные семейные сны, но, просыпаясь, я с ужасом осознавала, что сейчас между мной и моими близкими образовалась практически непреодолимая пропасть… Я никому не рассказывала ни про сыновей, ни про мужа и старалась гнать от себя мысли о том, что, возможно, они в этот момент воюют на немецкой стороне и, возможно, убивают советских солдат, а быть может, и мирных людей, женщин, детей…

Я загоняла эти мысли в самый дальний уголок памяти и старалась не доставать их оттуда. Конечно, меня терзал вопрос, сможем ли мы с ними когда-нибудь встретиться, но я понимала, что идёт жестокая война и каждый из нас в любую минуту может погибнуть. Иногда ночью, подрёмывая в сырой землянке, я грезила картинами геройской смерти в жестоком бою: я непременно вставала во весь рост с гранатой в руках, кричала «Ура!» или «Смерть фашистам!» и просыпалась…

Несколько раз мне удалось побывать у Натальи. Ночью. Теперь мы не болтали подолгу, как было раньше. Наталья поила меня тёплой водой из печи и укладывала спать на свою кровать. В партизанском лагере я очень уставала, постоянно дежуря у «постелей» больных партизан, Наталья это понимала. Возможность выспаться в сухом доме на мягкой кровати имелась далеко не у каждого партизана. В землянках, несмотря на то что они периодически отапливались, всё равно было сыро и довольно-таки прохладно. Приближалась зима, начались заморозки.

С началом холодов нагрянули болезни, мы днём и ночью выхаживали больных, одних старались согреть раскалённым на углях песком, завёрнутым в тряпки, другим, наоборот, старались сбить температуру. А партизаны всё болели и болели, и конца и края не было этим болезням. Выхаживать удавалось далеко не всех, многих пришлось захоронить в том лесном царстве, ставшем для нас на это время родным домом…

Когда выпал первый снег, начался самый настоящий кошмар: следы на снегу выдавали нас с головой, немцы бросили на уничтожение партизан несколько карательных отрядов. В лесу то тут, то там был слышен грозный собачий лай. Партизаны с нетерпением ждали, когда наконец ненадолго потеплеет и снег растает, дав нам хотя бы на время маленькую передышку.

Однажды днём в нашу землянку ввалился истекающий кровью помощник командира, который сообщил, что с группой партизан был отправлен в деревню за продовольствием, но по пути они нарвались на немецкий патруль и с трудом смогли оторваться от преследования. Мы с девчонками перевязали его раны, истратив почти все запасы «лесных медикаментов». Тогда я, оставив своих помощниц присматривать за раненым, побежала к маленькому болотцу за мхом и травками для перевязок.

Я мигом добежала до болотца, напихала в мешок кой-какой травы и решила ещё проскочить до дубовой рощи в надежде собрать ещё немного опавших дубовых листьев, чтобы наложить их на раны. Мы частенько бегали в эту рощу за дубовыми листьями, зная, что дубовый лист имеет очень хорошие антисептические свойства. Правда, собирать такие листья надо в июне-июле, но мы были рады и опавшим. Я насобирала побольше дубовых листьев и заспешила обратно в сторону лагеря…

Запнувшись за какие-то ветки, я неожиданно свалилась на землю около высокой кочки и на какое-то время притихла, переводя дыхание. И вдруг краем уха я услышала странный треск в кустах неподалёку. Я затаилась. Треск стремительно приближался, я приподняла голову – передо мной стоял немецкий солдат с карабином наперевес. Он вскинул свой карабин и направил дуло этого самого карабина прямо мне в лицо. Я поняла, что сейчас он выстрелит, и, решив умереть достойно, с вызовом глянула на него, уперев свой дерзкий взгляд в его молодые наглые глаза…