Катарина Байер - Двойная эмиграция

Не зашли. Поверили!

Я снова легла спать. Наталья жива – это главное! А всё остальное – утром…

Проснулась я от ощущения, что кто-то опять стоит рядом со мной. Я затаилась…

– Кто здесь?! – услыхала я Натальин голос и высунулась из-под одеяла…

На меня смотрело дуло винтовки. Уже светало. За дулом виднелась растрёпанная голова испуганной, но решительно настроенной Натальи.

– Сестрёнка, не стреляй! Это я!..

Почти до рассвета мы сидели и обсуждали, как нам быть. Сначала я рассказала сестре о посещении её хаты полицаями и их ночном разговоре у крыльца. Потом я поведала ей о своём решении и о добытой карте. Наталья задумалась, затем забрала у меня карту, вышла в сени и где-то её припрятала.

В селе оставаться было опасно – списки всех жителей хранились у старосты и в немецкой комендатуре, а полицаи знали всех жителей в лицо. В поисках партизан периодически устраивались обходы всех хат, и любой подозрительный человек тут же доставлялся в дом старосты или, что ещё страшнее, в немецкую комендатуру для допроса. Какое-то время я могла укрываться в Натальином погребке под кладовой, но полицаи могли обнаружить меня и там. Значит, во что бы то ни стало мне надо было попасть в партизанский отряд! Но партизаны посторонним не доверяли, боясь провокаторов, поэтому необходимо было сначала как-то завоевать это самое партизанское доверие…

Карта, которую я достала из воротничка умершего немецкого офицера, должна была стать своеобразным пропуском к партизанам. Только вот верны ли сведения, которые в ней содержались? Надо было их проверить. Поэтому мы с сестрой решили, что несколько дней я проведу у неё, а она передаст мою карту в партизанский отряд. Если карта и на самом деле окажется такой важной, тогда партизаны сами известят нас о своём решении…

Рано утром в погребке под кладовой мы начали рыть нору – на случай облавы. Нору решили вырыть под большой деревянной бочкой, стоящей в самом углу «хитрого» погребка. Бочка эта до войны служила для засолки овощей, а сейчас в ней находилось всякое тряпьё, чтобы в случае бомбёжки, укрывшись в погребе, можно было обитать не на земляном полу, а постелить приготовленную для этого случая старую одежду. Так делали все жители села – не потащишь же во время бомбёжки в погреб подушки да перину! Хоть самим бы успеть укрыться!

Немцы, если обнаруживали в погребах какую-нибудь одежду, не обращали на неё внимания. В случае облавы они просто прокалывали это тряпьё штыками: если оружие или кто живой укрыты под ним – сразу ясно станет…

Ещё предусмотрительная Наталья держала в погребке и свои документы – на случай, если вдруг село станут бомбить. Их она хранила в небольшой жестяной шкатулке, пристроенной в едва заметной нише, прорытой ей самой же в правой стене погребка.

Бочка с тряпьём была не очень тяжёлая, поэтому нам не составило большого труда её отодвинуть. Я накладывала землю в большое ведро, а сестра поднимала землю наверх и тихонечко выкидывала в густые кусты около оврага. Мы понимали, что оставлять свежевырытую землю в погребке нельзя – немцы, в случае чего, сразу догадаются, что здесь кто-то что-то рыл. Нора получилась небольшая, я помещалась в ней только-только, свернувшись калачиком. На большую у нас не было ни сил, ни времени – каждую минуту могли пожаловать непрошеные гости. Мы прикрыли нашу норку какими-то досками и куском толстой рогожи, а потом закатили на неё обратно бочку с тряпьём.

С чувством выполненного долга мы вылезли из погребка и уселись пить «чай», тихонько разговаривая. Теперь мы не боялись быть застигнутыми врасплох. К слову сказать, жители села нашли множество способов, как заранее узнать о приближающихся непрошеных гостях. Двери запирать было нельзя, но услышать незваных гостей можно было издалека: кто-то из соседей специально цинковые вёдра на огород навешивал, чтоб гремели, когда калитка открывается; некоторые умельцы эти вёдра прямо в траву прятали – к калитке поближе, чтоб гремели посильнее, когда калитка их заденет; другие ловко петли на калитке подтачивали, чтоб скрипели погромче, а иногда и ступеньки на крыльце так умело подрубали, что они громко стучали, когда кто-то на это самое крыльцо ступал… Изощрялись все, как умели! Поэтому в случае облавы шум и скрип в затихшем с начала оккупации селе были слышны на всю округу…

Ночью Наталья куда-то выходила на несколько минут, я слышала, как она с кем-то шепталась в сенях. После этого сестра ни на минуту не отлучалась из хаты, только частенько выглядывала в окно… Так мы прожили три дня. На четвёртую ночь к нам пожаловали странные гости – три пожилых деда в овчинных тулупах. Ночами, и правда, стало холодать – видимо, они от холода в тулупах укрывались. Один – добродушный такой, всё время шутил.