Михаил Калашников - Летом сорок второго

Одним июньским вечером отец вернулся с работы сильно опечаленный.

– Стряслось чего, Саш? – спросила его жена.

– Повестку вручили, – негодовал тот. – Я им толкую, что у меня семеро по лавкам, что мне уже годов-то сколько, а они говорят: «Раз бумага пришла, там лучше знают».

– Витька! – прокричала Тамара на улицу. – Батю в армию забирают.

В этот момент у двора остановились дрожки, парень вышел встречать гостя. Привязав поводья к столбу, незнакомый мужчина обнял за плечи Виктора, вместе они вошли во двор.

– Батюшки, Сергей! – глянув в окно, обрадовалась Ольга.

Тамара поняла, что приехал младший брат матери, дядя Сережа, который жил в Лисках и состоял на должности директора конторы Главзаготскота. Зайдя в дом, мужчина начал по очереди обнимать племянников и племянниц. В красивом скуластом лице, в манере поведения, в одежде и движениях чувствовалось его отличие от деревенских мужиков.

– Ну, какие «жили-были»? – сев на лавку, поинтересовался он. – Не рады видеть, что ли?

– Да какое уж теперь веселье, – ответила Ольга. – Сашку вон в армию мобилизуют. А куда я со своим выводком без мужика?

– Это еще не печаль, – попытался подбодрить Сергей сестру. – Муж живой? А ты его уже хоронить собралась. Да у тебя дети подрастают. Витька вон какой бычок стал.

– А детям, думаешь, не тяжко? – отмахнулась Ольга.

– Не волнуйся, Александр Иванович, – Сергей взял зятя за локоть, – я их не оставлю, как своим помогать буду. Да они и есть мои.

С первых чисел июля к селу снова потянулись караваны беженцев. Повторялась история осени прошлого года, только помноженная в разы. Потоки людей бесконечной вереницей тянулись по дорогам от станций с Подгорного, Сагунов и Россоши. Село манило своей надежной понтонной переправой. Люди стремились уйти на левый берег. Особой тревоги у белогорцев новая эвакуация не вызвала: ну, идут, так и в прошлом году шли; ну, гонят скот, так и в прошлом году гнали. Как-то пронесся слух, что с беженцами видели и военных.

Тамара, справившись с домашними заботами, пошла к шляху проверить эти вести. Во дворе школы она встретила одноклассницу Бабичеву Марусю. От нее узнала, что завтра будет торжественная линейка: проводы десятиклассников в армию.

– Представляешь, и девушек тоже на фронт отправляют. Нашему седьмому классу надо быть в полном составе, – заявила Маруся.

– Ой, Марусь, я не смогу, работы дома много.

– А я после линейки в Павловск пойду. Поступать собираюсь в педучилище. Документы сегодня забрала из школы, – похвалилась подруга Тамаре.

– Везет тебе, Машка. А я от работы куда денусь? Дети вон на мне да на Тоньке.

– Гляди! – прервала Маруся подругу и указала на дорогу. – И вправду военные!

По шляху, покрытые толстым слоем пыли, топали изнуренные солдаты, в основном молодые, неокрепшие. Неразношенные пилотки неуклюже торчали на стриженых головах. Бойцы сгибались под тяжестью вещевых мешков и винтовок. Позади тянулись несколько телег с ранеными. Уложив забинтованную ногу на дно повозки, а здоровую свесив наружу, на замыкавшей обоз двуколке сидел невзрачного вида солдатик. Он играл на гармошке нехитрую мелодию, словно казахский акын, напевая приходящие на ум строчки:

Старик на деревянном протезе, стоявший тут же в школьном дворе, закричал на него:

– Время ли для песен-то? Рад, что ноги за Дон уносите?

– Я свое отвоевал, папаша, – спокойно ответил тот. – Скоро, как тебе, одну конечность оттяпают. Пою вот, чтобы братишкам не так тяжко по ухабам скакать было, – махнул он на лежащих в телеге раненых.

– А я-то думал, отомстите германцу за нас. Видишь, с четырнадцатого года на колодянке прыгаю!

– Еще посчитаемся, батя! – говорили из толпы угрюмые бойцы.

Вернувшись домой, Тамара рассказала, что видела. Виктор добавил своих сведений. Оказывается, собирают вещи многие белогорские активисты и партийные, в том числе и первый секретарь райкома Кошарный. В редакции «Большевика» начали разбирать печатные станки, оно и понятно – придет немец, начнет свою агитацию размножать, печатный станок нынче – оружие грозное, поважнее пушки будет. Все трактористы теперь в МТС ночуют, их даже по домам не распускают. Из штаба истребительного батальона разносились инструкции: во всех семьях готовить тревожные чемоданы с продуктами и вещами, стаскивать их в погреба и подвалы. В случае бомбардировок придется отсиживаться именно там и выйти наверх за едой возможности не будет. Уже мобилизованного семнадцатилетку Николая Сиволодского вдруг отпустили домой, и в тот же день его видели на телеге, груженной тулупами и ящиками с провизией. Говорили, что парня оставили организовывать партизанское сопротивление, и он теперь свозит вещи в лесной схрон близ урочища Круглое.