Полина Жеребцова - Тонкая серебристая нить

Вот и на этот раз, поругав меня за трусость и поглядев вслед удаляющемуся грузовику, в котором гремели какие‑то коробки и железные ящики, мама упустила из виду, что российский самолет словчил, втиснувшись в гул промчавшегося по абсолютно пустой трассе грузовика.

Предчувствие подсказывало мне, что маму нужно спасать. Я знала, что будет взрыв за минуту до того, как его услышат остальные обитатели ада. Дернув маму за рукав, я заставила ее согнуться к земле, усыпанной снегом, и прокричала:

– Мы должны спрятаться!

Рядом с нами, буквально в десяти шагах, была бетонная плита, исчерченная осколками. Серая большая плита, в которой жили искореженные куски арматуры, лежала сама по себе рядом с трассой.

– Что?! – не поняла мама.

В этот момент земля под ногами покачнулась, самолет злобно взвыл, выходя из пике, и стало ясно, что мы совершенно лишние в пространстве черного снега и белого огня. Мама скатилась за бетонную плиту ко мне. Солнце светило нам прямо в глаза.

Я лежала на холодной январской земле и думала о том, что больше не увижу, как растет трава. Именно эта мысль казалась мне сейчас очень важной.

Я всегда любила смотреть, как растет трава. Утром, в час пробуждения солнца, зеленые ростки показывались из глубин земли. Днем ростки становились больше, приобретали темно‑зеленый цвет, и довольные садовые улитки стремились вскарабкаться повыше на одуванчики, чтобы сверху посмотреть на эту красоту: к вечеру травинки наливались соком весны. Нередко, сбежав из дома, я проводила целый день, наблюдая за этим удивительным микромиром.

Кто‑то скажет «глупость», а это была моя вселенная. Закрыв глаза, я видела улитку, которая питалась травинками.

Мы лежали на снегу около часа, пока соседняя улица превращалась в горстку камней, оставляя свою жизнь лишь старым фото, а потом побрели в свой дом, как оказалось, частично уцелевший при бомбежке. Хлебозавод находился в низине, и нужно было идти вверх по улице. Возвращались мы молча.

Когда проходили мимо одного из догорающих домов, я отпустила руку мамы и, приблизившись, стала рассматривать то, что стало пеплом: стены, вещи, человеческие тела.

– Зачем ты это делаешь? Пошли домой! – твердила мама, пытаясь оттащить меня от дымящегося пепелища.

– Нет! Я хочу видеть, – ответила я, понимая, что теперь, закрывая глаза, буду видеть не зеленую траву, а белый дым, идущий от черных частиц материи.

В родной двор мы пришли уставшие и голодные. Ничего мы не нашли: ни хлеба, ни круп. Но заметили странное оживление около дома: костер и группу соседей с мисками. Вокруг раздавались возгласы: «Сказка!», «Диво!», «Чудеса!» – и мы протиснулись в толпу, чтобы тоже увидеть чудо.

Оказалось, что наш сосед, ингуш по имени Султан, отец моей подруги Хавы, где‑то нашел курицу. Настоящую! Живую! Поймал!

После того как куриная душа отправилась в Поднебесье, ее тушку, помолившись Аллаху, решили сварить в огромном десятилитровом ведре! Соседи волновались, хватит ли всем такого лакомства? Жители наших домов забыли даже о самолетах и гулкой канонаде: все смотрели в ведро с булькающей водой. Русские и чеченцы, евреи и армяне, цыгане и кумыки сгрудились с мисками, кастрюльками, банками. Аварцы принесли луковицу, которая тут же резво прыгнула в ведро, как и до этого две картошки, пожертвованные ингушем Султаном. Получался настоящий суп!

Еды давно не было. Ведь шла военная осень 1994‑го. Бомбили и обстреливали с октября, поэтому рынки и магазины опустели; тех, у кого было свое хозяйство, выручали запасы. Люди, жившие в квартирах, быстро ощутили голод в отсутствие еды.

– Еще бы хлеба! – мечтательно промолвила старушка Настасья, подкладывая в костер полено; но хлеба, увы, не было. Не было даже лепешки: мука закончилась.

О Султане, худеньком черноглазом соседе, который носил усы, раздавались хвалебные отзывы:

– Мог бы и сам съесть втихую, а он всех позвал!

– Молодец!

Когда курица сварилась, Султану вручили половник, и он начал разливать по банкам и мискам военный суп. Жители хватали горячую банку или миску – у кого что было в наличии – и бежали в укрытие, в родные стены, кормить детей и стариков.

– Может, нам ничего и не достанется. Мы последние пришли… – сказала мне мама.

Я сверлила дядю Султана взглядом, как бы напоминая, что мы с его дочкой Хавой ходим в одну школу, а это значит…

– Лена, давай сюда кастрюльку! – сказал Султан.

Некоторые жильцы от такого заявления скривились, потому как были ближе к ведру, а супа уже осталось меньше половины.