Александр Тамоников - Боевые асы наркома

И когда Андрей вывел девушку на тропу, то сразу увидел, что там примята трава так, будто по ней что-то тащили. В нескольких местах ему показалось, что он видит на траве и листьях кровь. Местами она была скрыта пылью, поднятой копытами лошадей, но иногда он хорошо различал темные капли. Андрей не стал говорить об этом Оксане, чтобы не пугать ее. А потом они почувствовали запах чего-то горелого. Этот запах был им знаком с самого начала войны. Им приходилось бывать на пожарищах, возле разбомбленных сгоревших эшелонов. За эти два года войны, за время оккупации, молодые люди видели столько трупов, что и не сосчитать. Видели в том числе и обгорелые трупы.

На полянке было сумрачно. Сюда мало проникало света от садившегося солнца. И запах лесной прелой сырости соединялся с удушливым запахом горелой плоти. Оксана зажала рукой нос, но мужественно шла следом за Андреем. Юноша шел первым, глядя по сторонам, но, когда он увидел догоревший костер и человеческое тело, его едва не вырвало. Горло сдавил чудовищный спазм, в глазах на миг помутилось, но он стоял и смотрел, как будто хотел на всю жизнь запомнить эту отвратительную картину. Оксана вскрикнула и сразу же отвернулась.

– Не смотри на это! Не смотри! – зашептала она, и ее кулачки замолотили в спину Андрея.

А парень не отрываясь смотрел на тело зверски замученного человека. Это был красноармеец, в рваной форме, сквозь прорехи в которой виднелась окровавленная кожа. Он видел пулевые отверстия на бедрах и голенях, засохшие потеки крови на одежде. Человеку простреливали ноги, пока он был жив. А потом бросили лицом в костер. Неужели это возможно, неужели можно до такой степени убить в себе все человеческое, чтобы поступать вот так? Можно желать всего, чего угодно: свободы, независимости, можно желать даже смерти врагам, чтобы очистить свою землю от тех, кого ты не хочешь на ней видеть… Но такие зверства? К чему, откуда такая потребность издеваться над людьми? Даже животные, хищники так не поступают. Люди вы или нет?

– И там был твой отец! – с болью, со страшной горечью прошептал Андрей, наконец, отвернувшись.

– Да, да, – замотала девушка головой. – Это страшно, это дико, но для военного времени, для времени, когда весь мир пошел друг на друга стеной, иного и быть не может. Их тоже можно понять, они ведь не за чужое, они за свое…

– За свое… Пусть за свое! – Андрей сжал лицо руками. – Пусть ты ненавидишь! Ну, убей, убивай, если есть такая потребность. Убивай в бою, убивай из-за угла, если в тебе не осталось чести! Но так-то вот зачем? Это уже не война, это… сатанизм какой-то!

– Не говори так! – со слезами на глазах отпрянула от юноши девушка и пылающим взором уставилась на него: – Это мой отец, эти люди… они… они…

– Что, Оксанка? – тихо спросил Андрей. – Что? Им плохо жилось при советской власти, их ущемляли, унижали, травили? Чего им не хватало? За что же вот так-то вот? Не понимаю…

Оксана подошла и прижалась к Андрею. Он чувствовал, как девушку сотрясает страшный озноб. И это не реакция тела или нервов. Он понимал, что его любимую раздирает внутренняя борьба. И она понимает, что есть грань между войной, какой бы она ни была бесчеловечной по своей природе, и дикими зверствами, в которых не было ни военной, ни какой другой осмысленной необходимости. Все их прошлые споры именно сейчас уперлись в необъяснимое, недоступное пониманию молодых людей явление. Да и их собственный жизненный опыт ничего не объяснял. Слишком глубока была грань между довоенным радостным, почти праздничным миром, который они помнили, и двумя годами ужаса, ада, смертей и горя.

Адъютант поставил на стол поднос с кофейником и чашками, закрыл высокое окно, задернув штору. Приказаний не последовало. Генерал Мариан Кукель сидел в кресле, с угрюмым видом вытирая лысину платком, как будто в здании царила ужасная жара. И не столько неустойчивая лондонская погода действовала на нервы польскому генералу, только недавно возглавившему вооруженные силы в изгнании, сколько сама ситуация в оккупированной Германией стране. Командовать армией, вести войну на поле боя – не то же самое, что вести войну в кабинете за тысячу километров от линии фронта. Тем более что друзья и союзники в любой момент могут оказаться соперниками и даже врагами, а вчерашний противник вдруг ринется в друзья и примется отчаянно помогать тебе. И кому верить, как верить? Как вообще принимать решения, когда ты не веришь ни единому слову собственного правительства. Проклятая политика! Спланировать и провести военную операцию легко, а вот спланировать и предсказать предпочтения и поступки политиков невозможно. Если только ты сам годами не варился в гуще европейской политики.