Не ощущавший боли Ганс внезапно обнаружил, что смотрит в глаза Чюрке.
— Этот гаденыш поранил тебя? — спросил тот.
Ганс поглядел на него, потом на свою окровавленную руку и, понурив голову, поспешил домой. Очень бледный, с беззаботным видом вошел в гостиную.
— Господи, что с тобой? — воскликнула мать.
— Ничего.
— Ничего? Взгляни на свою руку! Рука была вся в крови.
— Несчастный случай? — спросил полковник.
— Драка.
— Немедленно звоню доктору Хайсе, — сказала мать, направляясь К телефону.
— Мутти, мутти, чуточка крови, и ты сразу же вызываешь скорую помощь, — ласково проворчал полковник. Для его поколения чуточка крови являлась проявлением мужества.
— Чуточка? — ответила она. — Не забывай, я была медсестрой. Это рана от ножа или чего-то острого. Алло, доктор Хайсе…
Пока мать говорила с врачом, Ганс неуклюже опустился в кресло, на лбу его выступили капельки холодного пота.
— Ганс, где ты был? — резко спросил полковник, поднявшись так же внезапно, как его сын сел.
Рана оказалась неглубокой. Доктор Хайсе, врач семьи Винтершильдов в течение многих лет, сказал, что, по его мнению, легкий жар Ганса вызван каким-то эмоциональным шоком или же самим фактом ранения. Они разговаривали в присутствии Ганса, но мальчик не смотрел на них.
— Однако, вы говорите, рана у него не от ножа, — в пятнадцатый раз повторил полковник. Он сидел на кровати сына, положив руку на одеяло, туда, где должно было бы находиться колено мальчика.
— Нет, — ответил доктор Хайсе, — как я уже сказал, по-моему, от осколка разбитого стекла.
— Стекла? — монотонно повторила фрау Винтершильд.
— Как это произошло? Кто тебя? — спросил полковник, чувствуя отчужденность сына.
Ответа не последовало.
— Что мы знаем о детях в эти дни? — произнес доктор Хайсе. — Когда они появляются на свет, мы думаем, что знаем их. Я думал, что знаю этого парня, когда принимал у его матери роды, однако поглядите теперь на него. Что делается у них в голове? Знаете, я слышал, что сегодня шайка юных негодяев устроила налет на еврейскую лавку. Разбила витрины.
Полковник выпрямился, раскрыл рот, собираясь заговорить, потом с облегчением улыбнулся.
— Это невозможно. Ганс был в школе, да и все равно, он бы не позволил втянуть себя в такую глупую выходку.
Доктор Хайсе пристально посмотрел на Ганса, и мальчик, не удержавшись, ответил ему быстрым взглядом.
— «Глупую»? Какое странное прилагательное вы употребили, полковник.
— Почему странное, доктор?
— Очень мягкое.
— А какое употребили бы вы?
— Может быть, презренную. Отвратительную. Постыдную.
— Право же, не могу понять, что сделали бедные евреи, — сказала фрау Винтершильд. — Фрау Левенталь в высшей степени обаятельна. Если не знать, нипочем не догадаешься, что она еврейка. И герр Франкфуртер весьма приличный человек, правда, его предки жили здесь поколениями.
— Фрау Винтершильд, вы не можете понять, что сделали бедные евреи, — заговорил доктор Хайсе, по-прежнему искоса глядя на Ганса. — Позвольте сообщить вам об одной стороне их деятельности. Как медик могу с полным основанием, без преувеличения, утверждать, что немецкая медицина обязана своей всемирной славой врачам еврейского происхождения.
— Не может быть, — ответил слегка оскорбленный полковник.
— Я не выдумываю, — продолжал доктор, глядя на мальчика, — а сообщаю вам неопровержимые факты. Будь я даже оголтелым антисемитом, вы услышали бы от меня то же самое. И потому считаю, что если свора юнцов отправляется грабить еврейские лавки, это не просто глупость, а преступление. Такое же, как мучить собаку, потому что бедные, по вашему выражению, евреи беззащитны. В такие происшествия полиция уже не вмешивается. Никакого риска. А раз так, то эти ребята, лишенные чести, — трусы.
Ганс внезапно задрожал, словно осиновый лист.
— Теперь вы знаете, где был ваш сын, — спокойно произнес Хайсе, берясь за шляпу.
— Доктор, это уже слишком, — сдавленно сказал полковник. — В том, что происходит, виноваты мы. У нас не осталось моральных критериев. Что нам сказать нашим детям?
Врач ушел. Фрау Винтершильд обняла сына и крепко прижала к себе, что не понравилось полковнику, забывшему проводить Хайсе до парадной двери.
— Вильгельмина, оставь его. Он уже почти взрослый. Это требование было пропущено мимо ушей.
— Ты пошел туда добровольно? — спросил полковник. Ганс заколебался. Он не мог признаться, что поступил так из страха перед школьным громилой и иглой от шприца. Лучше было выглядеть смельчаком. И кивнул.
Читать дальше