Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

Он все это видел и понимал. Однако совесть его не мучила. Он даже гордился собой. Его авантюристическая натура стремилась прославиться любым способом. И он прославлялся дурными поступками. Нагорный довольствовался сознанием, что запросто может сделать то, на что ни один из сослуживцев не решится. А наказание он воспринимал как должное, как бесплатное приложение к «подвигу».

Так было и на этот раз. На гауптвахту он попал за самовольную отлучку. Мама прислала «страдальцу» двадцать рублей. Неделю Нагорный носил деньги в кармане, не зная, на что их истратить. Тратить было решительно не на что. Кормят отлично. Одевают и обувают. Развлечение — бесплатное: кино, танцы, правда, в своем, солдатском клубе. Что еще надо?

Ему захотелось пива.

После вечерней поверки махнул через глиняный двухметровый забор.

В ближайшей закусочной небрежно бросил на мокрый прилавок пятерку:

— Пару кружек и сто пятьдесят.

Пил медленно. Вспоминал столицу, пивной бар на Добрынинской площади. Там пиво пьют с вареными раками, копченой воблой. А тут подают какие-то соленые зернышки от абрикосов.

— Служивый!

— Браток!

Подвыпившая компания завсегдатаев окружила солдата.

— Не побрезгуй выпить с фронтовиками!

Нагорного усадили за стол, сунули в руки стакан.

— Пей!

После второго стакана зашумело в голове и все окружающие предметы поплыли в каком-то радужном тумане. Нагорный с кем-то обнимался, с кем-то спорил, кому-то жаловался на сержантов, которые «зажали», «не дают развернуться», «не признают талантов». Кто-то яро возражал. Нагорный схватил его за лацканы пиджака и потянул на себя. Тот изловчился и ударил в ухо. Опрокидывая стол, Нагорный кинулся на обидчика.

Сергей смутно помнит дальнейшие события. Чьи-то сильные руки скрутили его. Синие фуражки милиционеров, красные повязки патрулей.

Вот уже третьи сутки Нагорный в одиночестве пытается вспомнить ход событий злополучного вечера, но отрывочные воспоминания не дают ясной картины.

Нагорный смотрит в темное окно, вздыхает:

— Эх-х!.. И название какое неприятное. Как ругательство: га-упт-вах-та!

Ветер монотонно стучит в стекло костлявой веткой карагача. Со двора доносятся мерные шаги часового. А на душе муторно. Ох как муторно!

Комсорг младший лейтенант Базашвили встретился в коридоре штаба с подполковником Афониным. Оба знали, по какому вопросу их пригласил к себе батя.

— Комитет комсомола будет настаивать на самых жестких мерах, — сказал Базашвили.

— Так решило бюро?

— Нет, бюро еще не собирали.

— Тогда это только ваше предложение.

— У комсомольцев-ракетчиков, товарищ подполковник, мнение едино. Мы не потакаем нарушителям дисциплины.

— Я тоже. Дисциплина, как говорят, мать порядка.

— Выходит, товарищ подполковник, вы поддерживаете нас?

— В принципе, да. Но давайте сначала выслушаем Ивана Семеновича. Все ж таки он командир части.

— Согласен. — Базашвили открыл дверь в кабинет командира части и пропустил Афонина. — Пожалуйста!

Им навстречу встал из-за письменного стола полковник Маштаков, и по тому, как он пожал руку, жестом пригласил садиться, Афонин понял, что разговор будет долгим.

— Надо что-то делать с Нагорным. Дальше терпеть нельзя, — начал после короткого молчания полковник, — Что вы посоветуете?

Базашвили вскочил:

— Разрешите?

— Пожалуйста, Юрий Арсеньевич.

— На него не действуют ни устав, ни порядок. — Базашвили одернул гимнастерку. — Обычные порицания, товарищ полковник, с Нагорного как с гуся вода. Упрям как бык.

— Да, характер тяжелый, — добавил Афонин. — Не прошибешь.

— А взысканий у него сколько? — продолжал комсорг. — Одной гауптвахты почти двадцать суток, не считая нарядов. Вся карточка в этаких «поощрениях». И что же? Я видел, лично видел, как он шел последний раз на гауптвахту. Выслушал приказ с ехидной улыбкой, вразвалочку пошел к гауптвахте. Он — разлагающий элемент! Его присутствие влияет на других. От него надо избавиться.

Полковник Маштаков, заложив руки за спину, сосредоточенно мерил шагами ковровую дорожку. Так он прохаживался всегда, когда принимал серьезное решение.

— Избавиться не трудно, — глухо произнес полковник. — Совсем не трудно.

— С формальной стороны, да, — сказал Афонин. — Но это самый легкий путь.

Маштаков остановился перед замполитом:

— Вы хотите сказать, что мы просто отделываемся?

— Так с ним поступали в других частях.