Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

— Когда тряхнуло, небось вылетел из кровати? — интересуется Зарыка.

— Я не спал.

— Ври больше!

— У меня голуби. Голубятню еще отец построил на крыше сарая. Голуби породистые. Может, слышал? Дутыши, почтари, якобинцы… Ну, конечно, и простые имеются. Десятков шесть будет, — рассказывает Юрий. — Так ночью, примерно за минуту до землетрясения, вдруг слышу сквозь сон, как голуби встрепенулись, словно кто их встревожил. Хлопая крыльями, с шумом вылетели из голубятни. Я вскочил с постели, схватил железную дубинку и во двор. Ну, думаю, поймаю вора, ребра переломаю. На улице темно, холодно. А голуби, сделав круг, другой, мирно уселись на урючину, что растет у порога. Вот тебе на, думаю, что за ненормальное поведение. Никогда такого не было. Не успел подумать, а тут как шарахнет! И началось.

— А раньше не взлетали? — поинтересовался Зарыка.

— Может, и взлетали. Тогда, двадцать шестого апреля, я в ночной смене работал, а потом что-то не замечал.

Они вышли на другую улицу. Вдали светился костер, около которого стояли и двигались люди. Дувалы по бокам упали, рассыпались.

— Как улица называется? — спросил Руслан.

— Джар-куча, — ответил участковый.

Руслан хотел было спросить, что это значит по-русски, по из-за развалившегося дувала послышался тихий зов о помощи.

Участковый, освещая путь фонариком, перепрыгнул через глиняные глыбы упавшего забора, вбежал во двор. За ним, не отставая, спешили остальные патрульные.

— Где?

Милиционер повел фонарем, и в светлом круге, выхваченном из темноты, появилась стена, окна с выбитыми стеклами, распахнутая дверь и зияющий чернотой пролом. Подошли ближе. Увидели, что упала не только стена, обвалилась крыша. Прислушались. Откуда-то из дальнего угла донесся слабеющий голос:

— Сюда! Помогите…

Зарыка, осторожно ступая, обследовал комнату. Участковый, встав в оконном проеме, поднял руку с фонарем. В слабом свете увидели дверь в следующую комнату. Там, почти у порога, прислонившись к косяку, сидела узбечка. Волосы растрепаны, в порванной ночной рубашке, на которой отчетливо темнели пятна крови.

— Выносите осторожно на улицу, — велел милиционер.

Она была молодая, хотя в волосах белели тонкие седые пряди. Правильные, чисто восточные черты лица. Сквозь разорванную рубашку проглядывало округлое плечо.

— Углум! Углум! — тихо простонала она, протягивая руку в дом. — Углум!

— Сын там, — перевел участковый. — Ребенок. Надо спасать. — И повернулся к Юрию: — Иди, зови «скорую помощь».

Тяжелая продольная балка, на которой держалась крыша, лежала наклонно поперек комнаты, упираясь одним концом в массивный дубовый старомодный сервант. Балка проломила верхнюю часть серванта и застряла. Рядом торчали другие бревна, доски, все засыпано глиной, смешанной с саманом, кусками штукатурки.

— Свети сюда! Корж, держи!

Зарыка раскидал землю, уперся плечом в поперечное бревно, чуть приподнял его. Образовался узкий ход. Руслан и участковый пробрались к Зарыке, подперли бревно своими плечами.

— Давай свет!

Евгений взял фонарик и, извиваясь ужом, полез вниз, под тяжелую балку. Сервант тихо поскрипывал, казалось, он не выдержит тяжести, проломится до основания. А Зарыка все ползал, обдирая колени, шарил где-то там, в образовавшемся страшном шалаше. «Если сейчас тряхнет, — почему-то подумал Руслан, держа тяжелое бревно, которое врезалось в плечо, — Женьке хана… Не вылезет, придавит его… И чего он возится?»

— Нашел! — послышался радостный голос Зарыки. — Кажется, живой. Только, никак не достану, люльку привалило.

Раздался треск ломаемой доски, что-то там упало, глухо ухнув, и тут же донесся детский плач.

— Жень! — крикнул Коржавин. — Жень!

Он готов был кинуться в темную щель на помощь другу, но бросить бревно не мог, не смел.

— Порядок! — в голосе Зарыки звучали веселые нотки. — Вытянул. Ну, малый, и горластый же ты.

Через некоторое время в освещенный ход высунулась голова Зарыки.

— Нате фонарь! Светите!

Коржавин, придерживая бревно, чуть нагнулся, вытянул руку:

— Давай.

Зарыка вложил ему в ладонь круглый фонарик.

— Свети сюда! Вот так.

И снова исчез в темноте. Участковый тронул Коржавина.

— Один немного подержи, пожалуйста. Я дырку больше сделаю.

И, нагнувшись, стал руками разбрасывать обломки досок, разгребать глину.

— Полегче, — закричал снизу Зарыка, — глаза засыпете!

Он протянул в проем ребенка, завернутого в байковое одеяло. Участковый подхватил его. Потом, обдираясь, вылез и сам Евгений. Гимнастерка порвана на спине и вдоль рукава. Волосы и лицо в пыли. Глаза смеются, сияют.