Михель Гавен - Дорогая Альма

— Мари, мы все равно ничего не сможем с этим сделать, — ответил Раух мрачно. — Нам придется с этим жить. А кто-то из очень даже порядочных прежде людей найдет в этом призвание и сделает карьеру.

— Никто из, как ты говоришь, порядочных людей не пойдет на такую службу, — ответила Маренн решительно. — И никакая нужда не заставит. Значит, и прежде была червоточина. Потому что это грань, Фриц. Дипломатия, разведка, религия, война — все это существовало испокон веков. Да, там тоже хватало грязи, нелицеприятных откровений для человечества, но такого не было. Это последняя грань. За ней возврата нет. Прежде у человечества всегда было куда отступить, а теперь — нет. Каждый, в ком есть хоть искра чести и веры в человека, в его будущее, должен противостоять такому. И я буду сопротивляться там, где могу, и всем, чем могу. Пока могу. И мне все равно, какой на мне мундир и что мне за это будет. Это мой долг. И долг каждого, кто считает себя человеком. У человечества — одна жизнь. Не только у каждого отдельного человека — у всего человечества. Другой не будет. Она уникальна во Вселенной, но разрушить ее можно очень быстро. Надо просто перестать отличать добро от зла. И решить для себя, что зло — это тоже добро, но только вот чуть-чуть поточнее в измерениях. С циркулем.

— Но, Мари. У нас только два автомата. Да и появись мы на противоположной стороне, чтобы защитить людей от полицаев, нас самих там в первую очередь убьют. Потому что на нас эта форма, потому что никто разбирать не будет, — убеждал ее Раух. — Надо возвращаться в штаб.

— Но батальон «Лейбштандарта» сейчас разнесет эту группку большевиков в куски. И Олендорф опять окажется на коне…

— Не окажется. Мы помешаем ему. Но другим способом. Зепп дозвонится Гиммлеру.

— Мне кажется, мы все-таки можем сделать еще кое-что, мама. — Маренн вдруг услышала за спиной серьезный голос Штефана. — У нас не только два автомата, Фриц. У нас еще кое-что есть.

— Ты что задумал? — Маренн резко повернулась. Кажется, она догадалась. — Не смей. Тебя накажут.

— Я сейчас, мама! — Штефан уже бежал назад к деревне.

— Фриц, останови его.

— Это возможно? — Раух усмехнулся. — Это же твой сын. Кто его остановит? Пока с ним не удалось справиться ни одному из его начальников. И если бы не его отчаянная храбрость и смекалка в бою, у него давно было бы много неприятностей.

— Штефан, стой!

Маренн побежала вслед за сыном. Она видела, как Штефан подбежал к большому сараю на окраине деревни, служившему ремонтной мастерской.

— А ну, все из машины! — скомандовал экипажу.

— А что случилось? В чем дело? Мы только закончили. — Механик «Лейбштандарта» вытер пот со лба и развел руками, запачканными в масле. — Еще не пробовали… Куда?!

— Штефан, ты спятил? — Заряжающий соскочил с брони, в недоумении глядя на командира.

— Ханс, отойди! А ну, все отсюда! — крикнул Штефан и, впрыгнув в открытый люк, спустился в машину. Было слышно, как заработал мотор. Пятнистый «панцерваген» рванулся вперед, опрокинув бочки с водой, стоявшие напротив.

— Фрау Сэтерлэнд, а что происходит? — Заряжающий Ханс Малер подбежал к Маренн. — Я не понимаю… Он куда? Один?

— Сейчас увидим, — ответил Фриц. — Если то, что я предполагаю, верно, тебе снова придется хлопотать за сыночка. — Он бросил насмешливый взгляд на Маренн. — Но сейчас он вжарит Олендорфу.

— Кому? Кто это? — недоумевал Малер. — Куда вжарит? По своим? Он с ума сошел?

— Ну, вряд ли по своим, — предположил Раух. — Вряд ли он нанесет какой-то существенный вред Олендорфу. В таком случае его и мама не спасет. Он это понимает. Но пугнет как следует. А тому много не надо. Принеси-ка бинокль, — попросил он Малера. — Есть?

— Да, конечно, — растерянно ответил тот. — Невероятно. Вот. — Он протянул бинокль Рауху.

— Взгляни. — Тот передал Маренн. — Идет как на параде. Хорошо, что Вайденхаупт еще не вылез из расположения, так что у него простор.

Маренн взяла бинокль. Она видела, как «панцерваген» Штефана прошел по пшеничному полю и выдвинулся на шоссе. Олендорф и его группа на бронемашине заметили танк, но признаков беспокойства не проявляли — видимо, приняли его за обещанную Дитрихом подмогу. Кто-то даже приветливо помахал рукой.

Филигранно проведя машину по краю дороги, так чтобы не попасть под огонь закрепившихся на противоположной возвышенности большевиков, Штефан вдруг остановился. Башня танка развернулась в сторону машины Олендорфа.

Все, кто наблюдал за происходящим, затаили дыхание. «Неужели? Нет… Нет, только не это, — стучало в голове у Маренн. — Такого не простит никто. Это смерть». Олендорф и его подручные также замерли, глядя на обращенное в их сторону жерло орудия. На их лицах недоумение все заметнее сменялось страхом.