Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

— Я по своим каналам займусь этим, а вы, Петр Ильич, по своим, — решил Белоконь.

Я рассказал ему оперативную обстановку и поделился своими замыслами выдать Чухлая за крупного советского разведчика.

— Так это же будет превосходно, если только удастся! — воскликнул Федор Николаевич. — А есть шансы?

— Шансы надо готовить, — ответил я и изложил ему суть операции.

Федор Николаевич меня молча выслушал и сказал:

— Вы, Петр Ильич, о подробностях этого дела лучше посоветуйтесь с Борзовым. Он в оперативной работе не то что собаку, двух волков съел. А со своей колокольни я ваш замысел полностью одобряю. Нужна какая помощь — говорите.

— Пока у нас есть все необходимое, — ответил я.

— Я так и проинформирую заинтересованных людей, — пообещал Белоконь. — А вам и всему вашему коллективу объявляю официально благодарность от имени нашей партии и правительства.

— Служу Советскому Союзу! — негромко ответил я.

Машина подвезла меня до окраины Александровки и вернулась в Светлово. По предварительной договоренности капитан Копейка должен был завтра утром приехать на крытой машине, приспособленной для перевозки арестованных, и с помпой, с шумом арестовать Надежду и Прохора Сугонюков. А мне предстояло подготовить к этому событию будущих арестованных.

Я появился в доме Надежды, промокший насквозь. Переступил порог. Хозяйка ахнула:

— Аж пар идет от спины! И где та целина, которую ты, «братик», так старательно пахал? Какой хлебушек намерился посеять?

— Горький, — отвечаю. — Для тебя, «сестренка», горький. Приехал просить, чтобы ты с аппетитом ела пироги из той полынной муки, не плевалась, не морщилась, а улыбалась и похваливала.

— Хорошие присказки знаешь, — улыбнулась Надежда. — Но соловья баснями не кормят. Обсушу тебя, попотчую с дороги, а потом уж и о деле.

Обедали вчетвером. Сугонюк угрюмо молчал. Зато Надежда тарахтела и тарахтела. Она была непривычно возбуждена. Волновалась. И похорошела от этого волнения еще больше.

Улучив момент, Истомин мне шепнул:

— Надежда заявила Сугонюку: «Ты мне не муж, я тебе не жена». Плакал как ребенок, обиженный матерью. Навзрыд. Ей — ни слова, а мне всю свою жизнь до подноготной выложил. Не позавидуешь! Жил, задавленный страхом. Даже вешался. Надежда из петли вынула.

Я стал размышлять: какую версию лучше всего предложить вражеской контрразведке? Допустим: Надежда Сугонюк убила своего бывшего жениха по личным мотивам. Но это слишком простое объяснение важных событий. Советская контрразведка в него не поверила и стала бы искать более глубинных ходов. А не мог ли Сугонюк догадаться о том, что Чухлай — «советский разведчик» и, желая выслужиться перед своим центром, все подстроил так, что его жена ударила гостя скалкой. Усугубляя это положение, можно предположить еще один вариант: старый агент Сугонюк-Вощина получил прямое указание своего разведцентра убрать «предателя» Хауфера, который работает на советскую разведку. Сугонюк-Вощина выполнил приказ, а жена — сообщница в этом деле — всю вину взяла на себя, приведя к простому объяснению: «Гость охальничал, женщина защищалась».

По крайней мере, капитан Копейка при организации «допросов» Надежды должен вести именно к этой версии.

Но в нее не вписывался один назойливый факт, Чухлай умер в больнице. Если бы его хотели просто убить, то врачей не вызывали бы. Прикончили и закопали на огороде или в степи: Пришел человек ночью. Никто об этом не знает. Исчез. Кому до этого дело? И труп найдут — никто не опознает.

…Что ж, это будет довод в пользу правды: женщина сопротивлялась насилию, убивать не хотела, но следователь может и не принимать во внимание «такой мелочи». Он начинает копаться в прошлом Надежды. И выясняет… Что он выясняет? В банду внедрились два чекиста: Леша Соловей и Савон Кряж. Оба потом погибли, естественно предположить, что их кто-то выдал. Не имеет ли к этому отношения невеста атамана?

Надежда в свое оправдание рассказывает, как все случилось. Седобородый дед Савон Илларионович был личным стременным батьки Чухлая. Он один из всех имел к атаману доступ и днем и ночью. Даже для боевого соратника, своей невесты, Филипп Андреевич был частенько занят, а для стременного — всегда свободен. Именно Савон Илларионович раз пять и приводил к Чухлаю какого-то молодого чернявого парня, как потом оказалось — гэпэушника Петра Дубова. О чем батька толковал с пришлым — Надежда не знает, на дверях всегда верным псом стоял Савон Илларионович. Позже Чухлай начал понемногу распускать банду. Быди у Филиппа Андреевича большие ссоры с начальником штаба Черногузом, который говорил, что банде подрезали крылья и надо уходить: «Не с голыми руками и в Польше примут, и в Румынии». Чухлай обычно отвечал, что лучше сдохнуть на родной земле, чем мыкаться на чужбине, где на тебя всякий проходимец будет смотреть, как на бездомного пса. Но за несколько дней до того, когда банда повинилась, Филипп Андреевич вдруг завел с невестой разговор о том, что им двоим надобно уйти за границу, мол, верный человек и по стране проведет, и на кордоне поможет. Надежда отказалась: «Тебе легче: и по-польски, и по-немецки кумекаешь. А я? Будут лаять последними словами, я же только глазами луп-луп. Здесь всем амнистия». На такую речь Филипп Андреевич ответил: «Я перед Родиной завинился, и мне амнистию надо еще заслужить. Вот погуляем в Германии годков пять-десять, вернемся — на руках будут носить Чухлая!»