— Возьмем Иванова, гитлеровский разведцентр вынужден будет связать свои надежды с Сугонюком, — настаивал на своем Яковлев. — Командировка у Иванова в Шахты. Я уже знаю, как он работает. Нахально. Съедет на обочину, поднимет капот, под машину сиденье, разложит инструмент: занят ремонтом. Передачу ведет из кабины. После передачи он проследует в Шахты. Мы и задержим его на КПП. Выйдет из машины, наш человек сядет.
— Будьте осторожны, — предупредил Борзов. — Не оставил бы он в машине сюрприз. Взлетит на воздух ваш человек вместе с вещественными доказательствами.
— Борис Евсеевич, — напомнил я, — не забудьте побеспокоиться о судьбе его сына.
Яковлев доложил Борзову всю ситуацию.
К детям, особенно подросткам, Андрей Павлович был не просто внимателен, а я бы сказал, болезненно чуток. Может быть, в такие моменты вспоминал погибших сыновей?
— Завтра же переговорите с военкоматом. Послезавтра паренька в городе не должно быть. И только после этого сообщите жене, что с ее мужем произошло несчастье: сердечный приступ. Лежит-де в больнице, в Шахтах. Врачи беспокоить не разрешают, свидание пока невозможно. Ну, тут вас с Дубовым не учить.
У Борзова затекли ноги. Он поднялся, прошелся по комнате, по привычке проверяя светомаскировку. Узкие стрельчатые окна были плотно закрыты шторами из черной многослойной бумаги. Одобрительно кивнул головой. Повернулся к нам с Яковлевым и сказал:
— Душа продрогла… Отогрели бы вы меня, хлопцы, хорошим чаем.
Он о себе говаривал: «Я самарский водохлеб и свято верю: самовар чаю, как и хорошая русская баня, выгоняет любую простуду, уверяют, даже с воспалением легких может справиться».
Яковлев вышел, чтобы побеспокоиться о чае.
Борзов опять подсел поближе к теплой печке. И я уже подумал, не приболел ли он, но, видимо, просто устал.
— Гитлеровцы пытаются на оккупированной территории завести угодный им порядок с помощью террора. Зная характер советского человека, могу сказать, что это только усилит сопротивление народа. Уже сейчас партизанское движение достигло такого размаха, что у гитлеровцев порою полностью срывается подвоз горючего и боеприпасов к линии фронта. Так в этом месяце они вынуждены были некоторые свои армии центрального фронта снабжать через южные железные дороги. Для борьбы с партизанами Белоруссии и Украины полицейских сил оказалось недостаточно, и на «усмирение» брошено несколько дивизий, направлявшихся из Франции на фронт. Чувствуете, какой накал приобретает борьба? Она усилится еще в результате «экономических акций» третьего рейха. Специально для колонизации и ограбления оккупированных земель созданы два ведомства. Комиссариатом «Украина» будет ведать довольно известный фашистский деятель Кох, а комиссариат «Ост» возглавит Лозе. — Своеобразным заключением всему сказанному были такие слова Андрея Павловича: — Уж вы с Яковлевым постарайтесь вывести « есаулыцину» до оккупации.
Это было не просто пожелание.
Вернулся Яковлев. Борзов сказал:
— Борис Евсеевич, закажите-ка Москву, Петр Ильич хочет поговорить со своей Татьяной. И с сыном. Не спрашиваю, — повернулся он ко мне, — знаю, что не писал домой.
Его забота меня растрогала. Я кивнул: «Не писал…»
Среди подчиненных Борзов слыл человеком требовательным и строгим. Он сам горел на работе и этого же требовал от других. А вот теперь как-то весь потеплел. Все чаще и чаще дает знать о себе человечность, мягкость, которыми он был наделен от природы, но стеснялся этого чувства, считая, что оно не всегда сочетается с суровым профилем работы контрразведчика.
Яковлев заказал для меня разговор с Москвой. Принесли чай. Густой, словно розовый портвейн, и запашистый. Глоток такого действительно исцеляет от недугов, возвращает бодрость.
— Заварен по старинному японскому рецепту, — похвалился Яковлев.
Вспомнилось: еще в мирное время на воскресных пикниках он отлично готовил рыбачью уху, считал поварское искусство делом сугубо мужским. Даже чистить рыбу не дозволял женщинам. Те радовались: «Кухня дома надоела, а здесь отдохнем, один порядочный мужчина нашелся, взял на себя наши обязанности». В отделе Борис Евсеевич слыл «крупным специалистом» по шашлыку и по печеной в костре картошке.
Под воздействием нахлынувших чувств Борзов перешел на «ты», что позволял себе в обращении с подчиненными крайне редко.
— Тебе, Петр Ильич, в оккупации доведется туго: уж очень серьезен противник. Радист-шифровальщик у тебя с головой, но еще бы пару надежных помощников, имеющих вкус к оперативной работе. Вот я думаю об Истомине с его ординарцем…
Читать дальше