— Невропатолог считает, что Сугонюка комиссовали по контузии ошибочно. Видимо, в спешке.
Новость была более чем примечательной. У меня сразу же зародилась тьма предположений и догадок. Если контузии не было, а свидетельство есть… значит, оно фальшивое. Кто его изготовил так искусно, что при первой проверке все концы сошлись с концами? И чем Сугонюк оплачивает такую заботу о нем? Нашел в посадке парашют, допустим, случайность. Пеленгатор указал на село, где живет Сугонюк, — будем считать совпадением. Он в больнице, и передатчик молчит — пусть и это стечение обстоятельств. Но если свидетельство о контузии — фальшивое… Случайности оборачиваются системой.
— А Сугонюк знает о заключении невропатолога? — спросил я капитана.
— Конечно. Тот все высказал ему в лицо.
— Черт подери! — вырвалось у меня в досаде. — Капитан, нужно срочно исправлять положение. Завтра же собирайте какую угодно комиссию, консилиум. Необходимо признать все болячки, какие числятся за Сугонюком. Надо — пусть признают его инвалидом до самого конца войны. Ну как вы не проконсультировали врача!
— И заподозрить не мог, что признаки контузии у Сугонюка исчезли, а врач ему об этом скажет прямо в глаза, — оправдывался капитан.
Он отправился восстанавливать Сугонюка в правах контуженого, а я срочно позвонил в Москву Борзову. Рассказал ситуацию, которая складывалась довольно удачно, и попросил помочь разыскать где угодно в стране и как можно скорее доставить в Светлово человека, имевшего во время боев за Бердичев отношение к полевому госпиталю № 35767.
Я понимал, сколь трудно это сделать, тем более в те сроки, которые нас устраивали.
— Тещу господина Геббельса вы, Петр Ильич, — не желаете пригласить на свидание в Светлово? — мрачновато пошутил мой начальник.
Я рассказал ему, какая промашка вышла у Сугонюка в определении его годности к воинской службе.
— Считаю необходимым сейчас его успокоить, пусть он по-прежнему верит в те документы, с которыми явился.
— Да-да, — одобрил мою инициативу Борзов, — надо внушить вашему поднадзорному мысль, что все убеждены в ошибке местного невропатолога. Обратитесь к Федору Николаевичу, он поможет через обком партии подобрать надежных и авторитетных людей для сверхкомиссии.
В тот же день около десяти вечера я был уже в областном центре. Федора Николаевича разыскал с великим трудом. Встретились мы с ним за полночь, он только что вернулся из Мариуполя.
— Начали эвакуацию заводов. Пока частично: то, что легко поддается демонтажу и без чего заводы могут обойтись, не снижая выпуска продукции. Ну и то, что не успели из нового задействовать. Грузили уникальный пресс. Один такой стоит целого завода! А площадок для него нет. Довелось использовать от паровозов ФД. А что у вас?
— Есть ниточка. Тянем.
Я рассказал ему в общих чертах о первых результатах.
— Я к вам за помощью. Нужно медицинское светило, способное обнаружить у Сугонюка такие болячки, которые позволили бы ему получить освобождение от армии минимум еще на полгода. Одним словом, профессор должен быть настоящий, которого хорошо знают врачи светловской больницы, солидный по внешности и… сговорчивый. И пару доцентов при нем.
Федор Николаевич заразительно рассмеялся.
— Сговорчивый! Ну что ж, поищу такого! Поищу, хотя сейчас у всех времени в обрез.
Он позвонил секретарю обкома. Тот еще был на месте.
— В Светлово страдает тяжким недугом весьма полезный человек. Нужны специалисты — невропатологи рангом не ниже профессора, способные в срочном порядке проконсультировать его. Нет, нет, — заверил Белоконь секретаря обкома, отвечая на его вопрос, который я не слышал, — смертельная опасность ему не угрожает, скорее тут имеет место психологический момент. Больной — один из новоявленных поднадзорных полковника Дубова, так что сам понимаешь… Сколько нужно профессоров? Я думаю, что при солидной внешности хватит и одного, правда с ассистентами.
Через полчаса после этого Федору Николевичу позвонили. Не зная, в чем дело, профессор готов был немедленно лететь или ехать, одним словом, мчаться на помощь человеку, о состоянии здоровья которого так волнуются.
Белоконь пояснил, что разговор на эту тему не по общему телефону.
— Сейчас за вами заедет машина.
Я отправился на переговоры к профессору.
Ему было за пятьдесят. Худощавый, высокий, сутуловатый. С солидными залысинами. Виски подернуты сединой. Лицо умного, интеллигентного человека. На крупном орлином носу пенсне.
Читать дальше