Мартын Мержанов - Так это было

Вскоре подошли катера. На первом из них уехал генерал М. Сиязов, который возглавлял нашу группу. На других — мы. Подплыли к левому берегу; справа стояли две огромные баржи, на которых толпились люди — бежавшие солдаты. Но среди них я видел и женщин и мужчин, одетых в штатское платье.

На берегу нас встретили американские офицеры. Один из них подошел к нам и пригласил в машину. Он был молод, красив, с хорошими манерами. Как только автомобиль тронулся, он представился: «Адъютант командира танкового корпуса, актер нью-йоркского театра миниатюр».

— А-а-а-а, все ясно, — сказал Борис.

Актер оказался человеком разговорчивым, знал русский язык и забросал нас вопросами: «Кто вы, какой армии, какого рода войск?» Мы отвечали кратко, не вдаваясь в подробности.

На большой скорости мы проезжали маленькие населенные пункты, где не только дома, но и все стекла в них были целы (мы отвыкли от этого, и нам это казалось странным). На протяжении всей дороги не было видно ни разбитых машин, ни пушек, ни даже пустых ящиков из-под снарядов, этих постоянных спутников любого боя. Нам казалось, что мы попали в край, не тронутый войной. Жители приветствовали нас, некоторые кричали по-русски: «Советской Армии салют!»

Наш спутник постепенно расширял круг своих вопросов, а Борис постепенно «закипал». Я это видел по его покрасневшей шее и по тому, как он несколько раз снимал очки, протирал стекла и, искоса глядя на меня, спрашивал: «Как тебе нравится?» Я чувствовал, что Борис отбросит сейчас «дипломатический этикет» и начнет изъясняться с актером театра миниатюр так, как он это умел делать, — горячо и с сердцем, а потому несколько раз тихо просил его: «Спокойно».

— Что вы так опоздали? — вдруг спросил американец. — Мы ждем вас уже две недели у Эльбы. Мы рассчитывали, что вы Берлин возьмете быстрее. Нехорошо, нехорошо…

Борис круто повернулся к нему и повысил голос:

— Вы не смеете так говорить! — Затем добавил: — Не имеете права. Вы не воевали, а маршировали, ваши танки не имеют опалин, у них нет не только вмятин, на них нет царапин. Они пришли к Эльбе и стоят под новыми чехлами. Посмотрите, посмотрите, — Борис показал рукой на танки, — они стоят под брезентовыми чехлами, новенькие, без единого пятнышка.

Американец несколько растерялся. После паузы Борис продолжал:

— Ко мне попала песенка, которую пели в начале войны немецкие офицеры, а теперь поют офицеры американские… — Борис достал записную книжку, поднес ее близко к глазам и прочел:

Американец улыбнулся.

Наконец подъехали к городку Клейтц. Мы видели, как на площади американский офицер, взяв под козырек, приветствовал генерала Сиязова:

— Командование американского корпуса ждет русских генералов и офицеров, — закончил он свое приветствие.

Оркестр сыграл бравурный марш, и из здания вышел низкорослый, худой, старый генерал Гилим. Он подошел к Сиязову, поздоровался, и они направились вдоль почетного караула. Оркестр исполнил «Интернационал», а затем американский и английский гимны.

Парад войск корпуса длился недолго. После этого солдаты были распущены, бродили здесь, на площади, шумели, веселились; где-то играла музыка. А генерал Гилим, демонстрируя демократизм, чокался у киоска с солдатами, хлопал в ладоши в такт танцующим.

Борис подошел к группе, стоявшей в сторонке. Он спросил солдат об их новом президенте Гарри Трумэне.

— Вы знаете его? — спросил Горбатов.

Один из солдат, подняв руку выше головы, сказал:

— Так Рузвельт. — Затем опустил руку ниже колена и добавил: — Так Трумэн.

Все дружно засмеялись.

Потом был обед. Шумный, веселый, во время которого нас угощали борщом, но без хлеба, и отбивными котлетами с маленькой сладкой булочкой.

Во время обеда Борис затеял разговор об американской литературе. Он назвал имена Теодора Драйзера, Эптона Синклера, Фенимора Купера, Уолта Уитмена, Синклера Льюиса, высказывал свое мнение о «Сестре Керри», «Финансисте», «Гении». Попросил офицеров назвать русских писателей.

Наступило неловкое молчание. Наконец один из американских полковников вымолвил:

— Толстой.

— И все? — спросил Борис, обращаясь к офицеру-актеру, сопровождавшему нас в машине.

Но и он молчал…