Иван Черных - Правый пеленг

– Там, правда, не очень спокойно – фашистские самолеты к Кремлю стремятся прорваться, – но вы летчик, к бомбежкам привычный…

Метро еще работало, и через полчаса Туманов с ключом в руках поднялся на третий этаж. Номер был двухместный, но соседская кровать пустовала. Александр разделся, снял корсет. В комнате было прохладно, однако душ работал, и Александр испытал настоящее блаженство, стоя под теплыми струями живительной воды, снявшей боль в пояснице и влившей в тело силу, бодрость. Если бы он знал адрес Ирины, отправился бы к ней немедленно. Удастся ли ему разыскать ее? Удастся, иначе он все справочные и коммунальные службы на ноги поставит. С такой мыслью он и уснул крепким сном измученного дорогой и болями, выздоравливающего человека.

Проснулся он поздно, в десятом часу. Боль в пояснице почти не напоминала о себе, и он, затянув корсет, занялся гимнастикой, разминая и массируя все те места, где ткани и нервы посекли осколки. Это для него стало первостепенной необходимостью, более важной, чем еда. И он верил в себя, в спасительную силу гимнастики, в то, что забросит палочку-помощницу не через два месяца, как советовали врачи, а через две недели.

Закончив занятия, он умылся ледяной водой – это правило он завел еще в детстве, – оделся и вышел в коридор к дежурной, чтобы выяснить, где находится справочное бюро и работают ли магазины, в которых можно приобрести что-нибудь в подарок. Денег у него было много – он получил полугодовое жалованье, – и купить Ирине хороший сувенир (она любила всякие безделушки) ему очень хотелось.

Дежурная назвала ему две ближайших горсправки – на площади Свердлова и на Казанском вокзале, – а за подарком посоветовала ехать на Тишинский рынок или на Зацепу.

Не было еще и десяти. В предутренней морозной дымке плавали пушинки изморози, оседая на ворс шинели, на ресницы. Дома, деревья, провода казались по-новогоднему наряженными, и настроение у Александра приподнялось. Он был уверен, что разыщет Ирину и вместе с ней отпразднует Новый год.

Справочная на площади Свердлова оказалась закрыта, и ему пришлось ехать на Казанский вокзал. Он быстро нашел маленькую будочку с вывеской «Горсправка», в которой сидела худенькая энергичная старушонка, укутанная темно-коричневой шалью, в белом полушубке военного образца. Старушонка внимательно выслушала Александра, все записала – фамилию, имя, отчество и год рождения Ирины, – велела прийти часа через два. Поначалу об отце Ирины он ничего не хотел спрашивать (наверняка на фронте), но потом передумал: а вдруг с Ириной что-либо случилось – попала под бомбежку (от этой мысли по телу пробежал озноб), вернулась в Краснодар, – и он попросил адрес и Хаджи-Ильи Абдуллы Хасановича.

Старушка закрыла оконце – будочка не отапливалась, – и Александр зашагал на трамвайную остановку.

Отец, не раз побывавший в Москве, рассказывал Александру, что это город нескончаемого потока людей по улицам, в метро, толчеи на автобусных и трамвайных остановках, город непрерывного движения, спешки. Теперь же улицы были пустынны, на трамвайной остановке прохаживался один военный. Москва будто опустела, и тишина стояла такая, что, казалось, слышно, как шелестят опускающиеся снежинки.

Где-то вдали звякнул трамвай, и его перезвон отозвался в ушах набатом. Он гулко простучал по стыкам рельсов. Народу в нем было тоже мало – еще двое военных, Александр сел, и трамвай покатил дальше.

На толкучке было пооживленнее: инвалиды, женщины, пацанва. Одни продавали, другие покупали, третьи присматривали, где чем можно поживиться. Товар в основном был мелочь – самодельные зажигалки, спички, самоваренное мыло – когда только люди научились этому? – всякие хурды-бурды, и Александр с полчаса бродил по рынку, пока нашел что надо. Интеллигентная немолодая женщина продавала крепдешиновый отрез на платье, яркий, цветастый, чем-то напоминавший платье Ирины, надетое в день совершеннолетия. Лучшего подарка он и придумать не мог. Заплатил, не торгуясь, и поспешил в справочную.

На Казанский вокзал он приехал за сорок минут до назначенного времени и, чтобы как-то скоротать время, бесцельно побрел по Каланчевской улице, рассматривая дома, очень разные по архитектуре и похожие друг на друга обклеенными крест-накрест бумажными лентами окнами, безмолвными пустынными дворами – ни играющих детишек, ни любящих посудачить женщин. Редко, очень редко встречались старичок или старушка, отгребавшие от дверей снег или тихонько бредущие куда-то.