Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

— Ох, уморил, — схватился за живот Черняк. — Он, фельдфебель, видать, ученый… профессор!.. А не сказывал ли фельдфебель, какая разница между траекторией полета пули и задней частью комара?

— Нэма ни якой! — вырвался Убийвовк.

— То есть как? — поднялся Крупенков.

— Ни траектории, ни задней части, извиняюсь, не видно.

— У-у, поганцы!.. Им про жизню, а они про всякую нечисть, — сплюнул дед.

— В жизни не только ангелы, но и черти водятся, — подхватил Черняк.

— Ладно, давай, как он там дальше, фельдфебель… — вмешался Виноградов. — Женился, что ли, на красавице писаной?

— Ну, что зубы скалите?! — рассердился дед. — Слова не скажи — все на смех… Фельдфебель стало быть знал, не зря полным кавалером был!

— Стало быть знал, — в тон произнес Черняк. И, переиначивая слова дедовой песни, пустился в пляс, приговаривая:

Сделав круг, Черняк выхватил из кармана тряпочку, которой протирал винтовку, и, подняв ее в пальцах над головой, будто платочек, продолжал:

Не утерпел, рассмеялся и Митрич. Комик он, этот Черняк, да и только!

Многие бойцы, закончив чистку оружия, сидели и курили. Митрич еще раз посмотрел в ствол, смазал его и принялся за сборку затвора. Надев пружину на ударник, приставил боевую личинку, стебель-гребень с рукояткой — все хорошо, как следует быть. Но когда дело дошло до соединительной планки — растерялся. И так и этак повернет — не подходит планка, хоть возьми да выбрось ее. Дед хмурился, начал поносить мастеров, что, дескать, не винтовки, а ширпотреб выпускают.

— Дай-ка сюда, — подступил Донцов.

Митрич не стал возражать: что ж, пробуй, коли охота!

Степан слегка повернул планку, чуть нажал, и она, щелкнув, встала на место.

— Вот как надо. А ты — ширпотреб!..

— Вить она, та война, когда была… — оправдывался дед. — Сколько годов прошло. А память что решето: мука отсеялась, одни отруби остались.

Донцов подмигнул солдатам: все-таки интересно, как вычистил старый? Глянул в канал ствола через казенную часть — ничего, чисто. Посмотрел от мушки — то же самое. Вставил затвор, хотел уже возвратить винтовку, но увидел номер. Замигал глазами: что за оказия — 203720… И, меняясь в лице, повернулся к деду:

— Где ты взял ее?

— А тебе, извиняюсь, что за надобность? — усмехнулся дед. — Где бы ни взял — винтовка моя!

— Нет, все-таки… откуда она у тебя?

Думая, что его разыгрывают, Митрич насупился:

— Положь, говорю!

Но Донцов не мог успокоиться, не мог выпустить винтовку из рук.

— Слушай, Митрич, я ведь не из любопытства спрашиваю, — взволнованно заговорил он. — Понимаешь, моя это винтовка! Вот и номер на ней…

— Ты мне, хлопец, голову не дури! — потянулся к винтовке старик. — Чья была, того, брат, нет. Своими глазами видел!..

— Мало ли что видел.

Старик посмотрел на Донцова, подумал, что-то припоминая:

— Постой, да не ты ли тогда через Кубань плыл?

— Плыл… У переправы, где осока…

— Ну да! Так тебя, выходит, не того… Из плена, выходит, бежал?

— Вано да вот командир спасли.

— Скажи, история! — дивился старик. — Значит, ты и есть тот самый?

— Выходит, тот… Эх, Матвей Митрич, золотой ты человек! — и Донцов обнял его за плечи.

Дед растрогался, но тут же с укором произнес:

— Все-таки негоже ружжо бросать.

Донцов чувствовал себя виноватым, хотя и сам не помнил, как остался тогда без винтовки. Теперь он крепко держал отыскавшуюся винтовку и, как видно, не хотел с нею расставаться.

— Три года, как невесту, холил… Неужели не понимаешь? Хочешь, автомат за нее отдам. Вполне исправный. А что патронов мало, так не беспокойся, в первом же бою наберем!

Дед, наконец, сдался, взял автомат, повертел его в руках, но тут же замотал головою:

— Ни к чему все это. Винтовка — дело верное, а эта твоя трофея черт те что: ни штыка, ни приклада. Баловство одно!

— Ладно, бери… Что с тобой поделаешь, — согласился Донцов. — А мне и трофей послужит. Было б чем гадов бить!

Приставив бинокль к глазам, Подгорный вздрогнул: по тропе, в легкой утренней дымке, двигались немцы. Протер стекла, всмотрелся пристальнее: да, они! Серо-зеленые фигуры выплывали одна за другой из-за кустов, вытягивались в цепочку.

Заняв боевые места, солдаты замерли в ожидании. По тропе, как вихрь, промчался Егорка. За ним — Серко. Наталка догадалась — произошло что-то недоброе. Хотела спросить, что именно, но мальчик, бросив на ходу. «К бою!» — скрылся в расщелине. Наташа залила костер, вскинула через плечо сумку, в которой лежали бинты, побежала к штабу. Там никого не было. Найдя лейтенанта на огневых позициях, попыталась заговорить с ним, но он, не отнимая глаз от бинокля, махнул рукою: дескать, погоди, не до этого!