Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

Вано дотянулся до уха Донцова и со свойственным ему простодушием сказал:

— Нехорошо. Ай, как нехорошо. Дрова колол, картошку чистил, а ужин — фрицы съели.

— Брось дурачиться. Не вовремя ты со своими шутками.

— А что шутка? Э-э, Степанка!..

— Да отстань ты! — и слегка оттолкнул Пруидзе.

Тот не удержался на корточках, повалился назад, под ним что-то хрустнуло, расплылось по полу.

— Сметана! Сметана! — зашептал Вано.

Ощупав влажные черепки, Донцов пожалел о сметане. Но тут же, к общей радости, обнаружил в углу кувшин с молоком, куски масла, завернутые в капустные листья. Кувшин пошел по рукам. Ничего не осталось и от масла.

— Наелись, как графья, — заключил Донцов. — Теперь можно и подождать, пока фрицы улягутся.

— Правильно, — подхватил Вано. — Они — спать, а мы — гранату в окно, а сами в подсолнухи… Очень хорошо! — он даже прихлопнул по коленке, радуясь своей находчивости.

— Совсем неправильно, — возразил Донцов. — Ты забываешь о командире.

Но Головеня перебил его:

— Пруидзе прав. Будем выбираться в подсолнухи. Но… без выстрела. Надо избежать шума, иначе не уйти.

Пруидзе встал на лесенку, почти уперся головой в крышку. Во дворе слышались шаги, позвякивание железа…

— Ремонтируют.

— Может, скоро уедут?

— Жди у моря погоды.

Рассчитывать на скорый уход гитлеровцев было так же нереально, как, скажем, рыть подземный ход от погреба к горам. Но и выходить сейчас — верная гибель. Надо выбрать момент. А как его выберешь, если нет возможности наблюдать? Стоит приподнять крышку, как сразу себя выдашь. Во дворе наверняка часовой, да и водитель не спит, ишь постукивает…

«Как же быть?» — в сотый раз спрашивал себя Головеня и не находил ответа.

Прошло часа четыре, а может и больше. Во дворе слабо заработал мотор и тут же заглох.

— Зажигание не отрегулировал, гад! Будет теперь возиться, жди его, — проворчал Донцов.

Товарищи не отозвались.

Над погребом послышались шаги. Что бы это значило? Головеня оперся рукой о стенку, в другой — пистолет. Солдаты тоже приготовились. Крышка поднялась. Ударил свет, и они увидели на лесенке босые ноги. Это была хозяйка. Ничего не подозревая, медленно спустилась она в погреб, повернулась и вдруг ахнула, увидя давешних гостей. Затряслась, как в лихорадке, из рук ее выпала и покатилась тарелка.

— Тихо, — поднес ладонь к ее рту Донцов. — Кто в хате? Офицеры? Сколько?

— Хто ж их знает. Чи пятеро, чи шестеро… То приходят, то уходят.

— Ну, так слушай, — Донцов взял казачку за руки. — Выдашь — скажу, что я твой брат и что ты меня и моих друзей сама спрятала… И нам, и тебе конец.

— Ой, божичко, да разве ж я нехрещеная? Да и вы ж свои… Як же можно…

Увидев, наконец, черепки на полу, хозяйка глянула в угол и остолбенела:

— Шо ж я им подам… Ни сметаны, ни молока.

— У соседей возьми.

— У кого взять-то: всех коров угнали.

Лейтенант, молчавший все это время, потянулся к хозяйке:

— Нам смерть не страшна. Но запомни: у немцев не хватит веревок, чтобы нас перевешать!

Казачка попятилась к лестницей, судорожно хватаясь за нее, торопливо полезла наверх.

Крышка захлопнулась. В погребе снова стало темно.

— Выдаст? — почти одновременно спросили Донцов и Пруидзе, обращаясь к лейтенанту, будто он мог знать это.

— Быть наготове, — ответил лейтенант.

Донцов притаился, стоя на лестнице: если что — сперва из автомата… Пруидзе взял в каждую руку по гранате. Застыл в ожидании Головеня. Самое страшное было в том, что выбраться из этой западни невозможно. Сиди и жди смерти. А для того, чтобы их убить, достаточно одной гранаты.

«Может, живьем захотели взять?» — подумал Донцов. Хозяйка не внушала ему доверия. Казалось, сейчас явится она в сопровождении трех-четырех гитлеровцев, поднимет крышку и скажет:

— Ну, голубки, вылазьте!

Над погребом опять послышались шаги. Зашуршало сено. Кто-то грузный прошел над самой крышкой. Сено валялось у плетня, хозяйка сушила его… Зачем же сюда?

Неожиданно взревел мотор, в погребе задрожал потолок, посыпалась земля. Танк, судя по всему, тронулся, выехал со двора. «Что ж, это хорошо. Но зачем сено? — недоумевал Донцов. — Поджечь, что ли, собираются? Удушить дымом?» И вдруг ясно услышал визг. Так взвизгивает девушка где-нибудь на сенокосе, нарочито угодив в руки дюжего парня.

— Отдай вилы! И-и-и-и!.. — это голос хозяйки.

— Го-о-о! — донесся мужской бас. И на погреб с характерным шуршанием обрушилась новая навильня сена.