Михаил Зайцев - Прыжок в ночь

Мы отправились в новую дорогу, на запад, к фронтовой линии. Запах пороховой гари повис в воздухе. Трое суток без приварка, на сухом пайке, даже кипятку не всегда удавалось достать. Дефицитом он был на станциях, не один наш эшелон двигался к фронту. Приспособились брать «вар» из паровозного котла. Машинисты народ строгий, ворчали, но краник открывали - свои мы все-таки парни-то были, не чужие.

15 января 1942 года прибыли в Калугу, недавно освобожденную. Здесь я увидел страшное лицо войны: сожженные улицы, разрушенные дома и старинные соборы. Поразил вид взорванного моста через Оку. Глядя на поверженную громаду, чувствовал всю нелепую жестокость войны, весь вандализм фашистов, не щадивших никого и ничего.

Горы немецкой военной техники на городской площади и разрушения в городе - все говорило о жестоких, кровопролитных уличных боях.

Патрулируя как-то по городу, на пустыре, мы наткнулись на бывший лагерь военнопленных. Мне бросилась в глаза циничная надпись (на русском языке) на во; ротах из колючки: «Каждому свое». Палачи «мило» шутили с русскими Иванами, о чем, храня тайну кровавых трагедий, свидетельствовали ряды могил возле колючей ограды.

Страшно было подумать, что испытали те, кто лежал в могилах. Погибнуть в ненавистной неволе плена, что может быть хуже в многотрудной солдатской судьбе! «Лучше уж сразу, чем так», - думал я, осматривая безотрадную картину лагеря.

И с какой же радостью приходил я на городскую площадь, чтобы лишний раз увидеть и порадоваться перекореженной, сокрушенной технике врага.

В Калуге мы пробыли около недели: В эти дни «нерешительные» десантники учились прыгать, а мы опробовали полученный боекомплект из пятисот патронов, двух гранат РГД, двух противотанковых и трехдневного неприкосновенного запаса продовольствия. Наганы нам, минометчикам, заменили винтовками, так как минометы на грузовых парашютах должны были сбросить позднее, после нашей выброски.

Тщательно и основательно готовились мы к рейду во вражеский тыл. Настроение у всех было боевое.

В первых числах февраля бригада перебазировалась на аэродром. Отсюда намечалась наша выброска в тыл. Аэродром находился за Окой. Когда по льду перешли на тот берег, впервые увидели трупы немцев. Их было несколько. Скорченные и замерзшие, лежали они в одном нижнем белье в неглубокой низине. Поблизости, на возвышении, валялись зарядные ящики и стояли два дальнобойных орудия с высоко задранными к небу стволами. Неподалеку, метрах в ста от дороги, на месте когда-то большого села, стыло пожарище с выстроившимися в два ряда печами. Они стояли, застывшие, молча зияя черными провалами тел. Церквушка без купола, с полусожженными липами вокруг, сиротливо стояла в сторонке. Вдруг, как будто из-под земли, возле печей на свет начали появляться люди: женщины, старики и дети. С надеждой вглядывались они в наш строй, словно надеясь угадать среди нас своих близких и родных. Ватажка ребятишек, появившихся немного после, высыпала из толпы. Размахивая настоящими штыками от немецких винтовок, шесть мальчишек, в изорванных шубейках, побежали к нам. Добежав до дороги, остановились и, радостно сверкая улыбками и глазами, уставились на нас, на наше оружие и на десантную форму. На худеньких, землистых лицах сорванцов проступал нездоровый румянец, признак долгого недоедания и недостатка свежего воздуха.

С явной целью показать свою лихость один из мальчишек, с рваным шрамом на щеке, угрожающе замахнулся штыком в сторону поверженных уже врагов.

Наше отделение и еще с десяток десантников подошли к юным воителям (мы шли вольным строем).

- За что это ты так на них? - кивнул на фрицев сержант Юрий. Спросил, скорей всего, лишь для того, чтоб как-то начать разговор.

- А они что? Фашисты проклятые! Хаты пожгли и папок наших поубивали, а у него вон и мамку убили,- с немальчишеской злостью показали они штыками в сторону самого младшего, самого захудалого из них. Тот заплакал. Слезы крупными градинками закапали из его глаз, оставляя дорожки на грязных от копоти щеках.

Война, не щадившая взрослых, калечила и детские души. Боль защемила сердце. В нас поднимался и нарастал гнев, утверждая веру в святость нашего дела и долга.

- Не плачь, рассчитаемся мы с фашистами за все! - глухо сказал «Садко». Он достал из кармана куртки мешочек, вроде кисета, развязал его и, вынув кусок сахара,, протянул мальчишке со словами: «Погрызи, помогает!»

Спохватившись, все полезли в карманы, вещмешки и начали награждать изумленных мальчишек сахаром, сухарями, банками сгущенного молока.