В тесовом сарайчике прокукарекал петух, да так голосисто и звонко, что соседские петухи, как ни старались, не могли его перекричать.
Родным и близким, давно забытым мирным прошлые повеяло на меня. Неожиданно распахнулась сенная дверь, и на крыльцо вышла мама. Изменившаяся и постаревшая, она все равно была самой лучшей и самой красивой на свете.
Вскинув на меня усталые, но не потерявшие живого блеска глаза, она некоторое время, не узнавая, всматривалась в мое лицо.
- Мама,- сказал я тихо.- Мама, это я…
- Сынок… вернулся! - воскликнула она, протягивая ко мне руки.
Слезы неудержимо потекли по ее покрытому морщинами и бесконечно дорогому для меня лицу.
Острое чувство вины, в чем - я и сам не знал, рыданием сдавило сердце, подступило к горлу.
Я неумело шагнул на протезе к ней навстречу, осторожно взял ее руки и прижался лицом к загрубелым от работы ладоням, как бывало в раннем детстве, когда мне беспричинно хотелось плакать, А она только тихо повторяла:
- Живой, живой…
Прошли годы. Боль утрат затушевалась, вытеснилась повседневными делами и заботами. Я окончил институт и с дипломом инженера поехал работать конструктором на льнофабрику в город Вязники. Со мной поехала и мать. Ей было уже за шестьдесят. Неутомимая труженица, она ни минуты не знала покоя, стараясь оградить меня от всех домашних дел.
Домик наш стоял на берегу Клязьмы. От фабрики рукой подать. Яблони и вишни окружали усадьбу зеленым кольцом. С реки доносились гудки небольших буксиров и пароходиков, крики купающейся детворы.
Вышел однажды утром в сад подышать и ахнул от изумления. Все белым-бело. Цвели яблони и вишни. Пчелиный гуд стоял стеной, цветочные лепестки, снежинками устилая землю, падали на голову и плечи. Солидные, медлительные шмели, с красными брюшками и пожелтевшими от цветочной пыльцы лапками, ползали по одуванчикам. Высоко над головой пролетали чайки. На столетней липе ворковала горлинка, встречая утро.
- Миша!
Я вздрогнул. Мама звала.
- К тебе гости!
Вроде только что проводил после майских праздников всех гостей. Недоумевая, кто бы это мог быть, иду к дому. У крыльца, на скамеечке, сидела Мария Васильевна, мать моего боевого друга Виктора Смирнова. Морщины пересекали ее высокий лоб и, веером расходились от глубоко запавших карих глаз. Поседевшие волосы обрамляли ее когда-то красивое лицо.
- Здравствуйте, Мария Васильевна! Откуда и какими судьбами к нам?
- Из Свердловска я, Миша, сестра у меня там. Была в Горьком, случайно узнала о тебе и решила заехать. Денька два побуду. Поговорить мне с тобой, Миша, надобно.
Короткий эпизод промелькнул передо мной: большак, гусеница фашистского танка, нависшая над окопом, и Витя, мой друг, только что подорвавший гранатой другой танк, сам в этом окопе, под гусеницей вражеской громады…
Память, неутомимая, как совесть, разбудила прошлое, разбередила приутихшую боль. Сделав над собой усилие, я отогнал прочь воспоминания и, натянуто улыбнувшись, сказал:
- На работу мне пора. Побудьте с мамой, а сегодня вечером или завтра утром и поговорим.
Мать вынесла на крылечко террасы кипящий самовар с чайником на конфорке. Наскоро выпив стакан чаю, я ушел. Весь день мне не работалось. Не давала покоя мысль о Марии Васильевне, о предстоящем с ней разговоре. Речь могла идти только о ее сыне, с которым мы вместе уходили на войну.
* * *
Мы дружили со школьной скамьи. Вместе с ним, с моим братом Николаем и двумя нашими закадычными дружками Ваней Климачевым и Сашей Агафоновым нас принимали в Ивановский кавалерийский клуб. Это было очень почетно - сам Семен Михайлович Буденный похвалил наших конников и назвал их казаками с реки Талки.
Начальник кавклуба Голубинов, статный бывалый кавалерист с кривой бухарской шашкой на боку (подарок Фрунзе), поздравлял нас с успешным завершением соревнований, всем нам были вручены значки юного всадника, а Вите еще и приз - бронзовый конь.
Не помню, на какой день сентября, но точно помню, что было воскресенье последнего года моей учебы в текстильном техникуме, Витя заявился к нам рано утром. Пришел взволнованный чем-то. Не сказав ни «здравствуйте», ни «доброе утро», сразу же спросил: «Какая у вас группа крови?» И при этом посмотрел на нас с Николаем, словно охотник за скальпами.
- Не знаем, - ничего не понимая, ответил я.
- Кровь нужна позарез! - провел Виктор ребром ладони по горлу.
- Для чего? - сделали мы удивленные глаза.
- Студентке нашей, Жанне (Витя поступил в педагогический институт). Мальчонку из-под трамвая вытащила, а сама не успела увернуться. Ногу отрезало. К Ване с Сашей я уже ходил. Они согласились. Придут прямо в нашу больницу. Так что и вы не задерживайтесь, - сказал Витя и исчез за дверью.
Читать дальше