Александр Соколов - Пацифист. Берта

И они обоюдно старались не замечать друг друга, впрочем, Миляев вел себя сдержанно, не давая повода для какой-либо нежелательной реакции лейтенанта, а солдаты все замечали и путались в догадках: почему это их отважный лейтенант теряется, когда нужно сделать замечание Миляеву, будто он с Евгением в тайные игры играл.

Зимой работы на аэродроме прибавилось. С утра и до поздней ночи работала мощная снегоочистительная техника, завывали моторы, горели в темноте фары, роторы вгрызались в толстый снежный покров и отбрасывали снег далеко в сторону.

Солдатам эта работа казалась бесполезной, потому что за все время службы они еще ни разу не видели приземлившегося самолета, кроме «кукурузника» парашютистов или «химика». Но приказ есть приказ, и мерзлая, будто бетонная, укатанная взлетная полоса тянулась лентой из одного конца аэродрома в другой, а кругом лежала белая нетронутая целина, на которой кое-где склонялись от ветра тонкие стебли трав, а возле них роились прилетевшие на зиму в эти края красногрудые снегири.

Как-то к Миляеву подошел лейтенант Капустин и, не глядя ему в глаза, сказал:

- Тебя хотела видеть Оксана. Просила прийти.

От удивления Женя, наверное, приоткрыл рот. Он не знал, что ответить, и чуть было не спросил: «Вы ей обо всем рассказали?»

Хотел, но не спросил.

Увольнительная лежала в военном билете, парадные ботинки начищены, бляха ремня сияет, точно купол церкви, и настроение поднимается от одной лишь мысли, что сейчас - на свободу.

Они встретились на стадионе. Женя был внимателен, смотрел на Оксану, будто хотел в каждом ее жесте или взгляде увидеть какой-то подвох.

Заснеженный стадион был идеально ровный, точно застеленный белой скатертью стол. На скамейках, как и всюду, лежал снег, и Оксана, прежде чем сесть, смахнула его варежкой. Жене показалось, что это то самое место, где они сидели втроем теплым летним вечером.

- Почему ты не приходил в село?

- А ты меня ждала? - спросил Женя.

- Ждала,- ответила Оксана, глядя ему в глаза.

- Вот я и пришел.

Он наклонился к ней, обнял рукой за плечо.

Она отстранилась:

- Не надо, увидят.

- Кто увидит? - удивился Женя, оглянувшись.

Кругом не было ни души. Ранние сумерки подсинили снег, вокруг было тихо-тихо, лишь слышно, как бьет над головой мерзлая ветка о ветку.

- Послушай…- он собрался с духом и спросил то, что давно вертелось на языке: - Что у тебя с Капустиным было?

- С Юрой? - она усмехнулась, а ему стало неприятно оттого, что назвала лейтенанта по имени: значит, было!

«Ревную, что ли, черт подери?»

- Ничего не было,- сказала, опустив голову, Оксана.- Провожал несколько раз домой. Он добрый и никогда себе этого не позволял.

- Чего этого?

Она засмеялась.

- Ну, не обнимался никогда.

«Не обнимался… Ну вот, приплыли в пансион благородных девиц! Да что такое обниматься или не обниматься?» Мысли были плохие, злые, хотелось их прогнать. Оксана ведь ни в чем перед ним не виновата.

- Командир добрым не должен быть,- сказал Миляев.- На то он и командир, чтобы не жалеть, а беречь солдата. Это командирская логика.

Оксана не ответила, прикоснулась варежкой к его щеке, и он вздрогнул от неожиданности.

- Ты злишься.

- Я?

- Ты, ты, я же вижу!

Оксана больше ничего не сказала, поднялась, отряхнула снег с шубы, зябко повела плечами.

- Холодно.

Он тоже поднялся.

- Идем, посидим где-нибудь в кафе или…

Оксана рассмеялась звонко, и смех ее полетел над заснеженным стадионом.

- В кафе… Это тебе не Москва. А в нашу чайную лучше не заходить, закрыли бы ее совсем. Идем ко мне домой.

Она увидела, что он колеблется,- это действительно не Москва. Заходить парню в чужую хату, где дедка, бабка, родители? Здесь ко всему относятся серьезно.

- Идем, не бойся. У меня отдельная комната. Не съедят же тебя. Посидим, музыку послушаем.

Он согласился:

- Идем. Будем слушать музыку.

…Поднявшись на крыльцо веранды, Оксана смахнула веником снег с сапожек, потом, улыбнувшись, обмела и ботинки Жени.

- Не робей! Мама, наверное, в сарае корову доит, а в доме только брат. Отец сегодня в пожарной дежурит.

- А дедушка с бабушкой?

- Они на другой половине живут,-успокоила Оксана.

Они повесили шубу и шинель на вешалку, разулись и прошли в просторную гостиную. В кресле у телевизора сидел Степка и грыз тыквенные семечки.

- Марш уроки учить! - сказала ему сестра, а тот, увидев солдата, от удивления чуть не поперхнулся семечкой.