Станислав Калиничев - У «Волчьего логова» [Документальная повесть]

Игорь подхватывает его под руку. Довгань что-то крикнул и сам не услышал собственного голоса.

Партизаны побежали к лесу. Запыхавшись, остановились.

С сияющими лицами смотрят друг на друга и бросаются обнимать Мишу и Владика.

По вечерам все население лагеря, кроме тех, кто ушел на задание, собиралось у костра. Каждый, направляясь к огню, тащил охапку сучьев.

Хорошо поет Лукашевич. Голос его, чуть-чуть прогорклый от дыма, от вечной боли, которую носит он в груди, западал в сердце каждому.

Если Гриша Гуменчук сидел у костра, то Вася Крижавчанин обязательно рядом с ним.

— Что ты шепчешь? — спрашивал Гриша.

— Так… стихи сочиняю, — отвечал Вася.

— Про войну?

— Зачем мне война… Про звезды. Очень красиво они падают. Вот летит, горит, а падает в никуда. Понимаешь?

— Не понимаю, — говорит Гриша.

— Это ж очень красиво. Вот она есть: яркая, чистая… Потом летит, рассекает небо. И всем видно. На полземли, может быть, видно. А куда упала — никто не видит. Не бывает лежачей звезды. Красиво умирают… На лету и без остатка.

А у костра уже поют самые новые песни: «Жди меня», «Вася-Василек»… Это принесли их в отряд партизаны-наумовцы: Николай Руденко, Николай Спиридонов. Все они в тяжелых боях отстали от своего соединения, и каждый после тысячи приключений добрался в отряд.

Руководство отряда через подпольщиков получало различные сведения о размещении и передвижении вражеских войск, о засекреченном объекте под Стрижавкой, в котором разместилась (теперь они это знали точно) ставка Гитлера. Но для того чтобы передать командованию фронтом эти сведения, нужна была связь с Большой землей. Со слов наумовцев они знали, что крупные партизанские соединения постоянно имеют такую связь.

Учитывая печальный опыт Коцюбинских и Рыбака, которые шли разыскивать такие соединения ранней весною, когда поля только начинают зеленеть и негде спрятаться, они не торопились со второй попыткой. Наконец в начале июня под вечер весь отряд собрался на лужайке, где провожали товарищей, идущих на север.

Командиром группы Довгань назначил комсорга отряда Николая Сидоренко. Это решение было понятно всем. Николай — человек военный, прошел концлагеря, бежал, хорошо знает подполье, да и партизанского опыта ему не занимать. В роли политрука с ним шел Цыбулев, уже однажды прошедший этот путь.

Вместе с ними уходили еще десять человек: Петр Лукашевич, Иван Глуханюк, Леонид Толстихин, Александр Шевченко, Николай Руденко, Анатолий Мичковский, Георгий Белов, Николай Спиридонов, Михаил Тетеря, Василий Бармотин.

Когда все выстроились, к Довганю подошла Оля Слободянюк.

— Куда это годится? — спросила она. — Хоть бы мальчишка с ними, хоть бы старик какой… А то и в разведку послать некого. Ну, вдруг как в селе немцы, а зайти надо обязательно?

— Так что ты предлагаешь? — спросил Довгань.

— Пойду и я с ними. Возьмешь, Коля?

Николай Сидоренко испытующе посмотрел на Довганя.

— Возьмет, — махнул рукой командир отряда, — а куда денется! Нет у него причин тебе отказать. Разве что… вот чертова дюжина получается.

Все засмеялись.

— А что с того? — отозвался Цыбулев. — Чертова дюжина — она для фашистов несчастливая. А для нас, я бы сказал, чем больше, тем лучше.

И «чертова дюжина» ушла в ночь. Ушли хорошо вооруженные и, самое главное, золотые парни: Иван Глуханюк, Цыбулев, Сидоренко, Оля Слободянюк, Лукашевич. Всем отрядом проводили их до опушки леса и долго еще стояли, прислушиваясь к ночным шорохам, к шуму ветра в верхушках сосен.

…Бойцы шли без остановки всю ночь. И каждый так был занят своими мыслями, своими надеждами, что всю ночь почти не разговаривали. С рассветом, когда сквозь низкие тучи, как сквозь матовый экран, почувствовалось еще невидное солнце, решили остановиться. Озимка была по колено. Зернышки в колосе еще салатного цвета и начали наливаться молочком.

Позавтракали, выставили часового и, распластавшись на земле, улеглись спать.

Часам к одиннадцати многие уже выспались. Только Иван Глуханюк, прикрыв лицо картузом и разбросав руки, спокойно поднимал и опускал грудь. Он мог спать где и когда угодно. Хорошо ел. Но мог и трое суток быть без сна, и голод переносил лучше других.