Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

То казалось, что она проникла в его небольшое, но ладное, крепкое тело, как крохотный червячок, как некая личинка величиной с маковое зернышко (такую и проглотишь, не заметив), а потом разрослась и теперь ненасытно сосет. Тупая, безмозглая тварь не понимает, что конец его, Середы, станет и ее концом.

Иногда представлялось, что эта тоска зародилась в нем самом, как те загадочные, беспричинно, на первый взгляд, возникающие опухоли, которые, зрея, точат организм, пока не доведут его до погибели.

А то вдруг вспомнил дурочку из соседнего двора, которую перед самой войной обрюхатил неизвестно кто. В предположениях на этот счет недостатка не было, и Середа с женой дома об этом тоже не раз говорил. Должно быть, какой-то приезжий проделал это по пьяной лавочке. В Ялту кого только не заносило.

Дурочка она и есть дурочка. Когда живот стал расти, колотила себя по нему, выла да размазывала сопли. Сам однажды видел и не мог удержаться от смеха. Ее пробовали успокоить, ничего, мол страшного, от этого не умирают, родишь и будешь, как все. А она выла еще страшней: не хочу! не нужно мне это!

И смех и грех. Раньше надо было думать, говорили ей. Но кто-то резонно заметил со стороны: «Думать? Так этого-то как раз она и не умеет».

Страшный суд! Теперь Середа понимал дурочку: не хочу! не нужно мне это! Только что не кричал — молча, про себя вопил. И знал, если ему кто скажет: «Раньше надо было думать», у него, Середы, никаких отговорок нет.

Все больше ненавидел жену: это она, толстозадая, сама лезла в каждую дырку и ему не давала покоя. Положение ей, видите ли, нужно! «Посмотри, как люди живут. А ты кто? Букашка! Счетовод в зеленхозе». Чтобы хоть как-то быть на виду, пошла бухгалтером в газету. Чуть что: «Я из редакции!..» В сороковом году, как он ни отговаривал, хотела даже в партию вступить. Слава богу, не приняли.

Это осталось его козырем и сейчас. Стоило жене заикнуться о пьянстве, о девках, как он тут же цедил сквозь зубы:

— Помолчи, партейная дама… И после прихода немцев она чуть ли не с первого часа теребила его:

— Чего ждешь, вахлак? Пока другие все места захватят?

Однако и сам тогда думал, что медлить нельзя. Может, в самом деле его час, наконец, настал? И вот, пожалуйста, — самый страшный человек в городе. Не считая немцев, конечно. Начальник полиции. Но и вспоминать, как стал им, сейчас страшно. Может, оттого и гложет?

Пришел в комендатуру. Перед этим дома решали: как одеться — получше или похуже? Надел костюм, новый плащ, шляпу. Побрился. А там оказалось, что не один он такой шустрый. Но он выделялся, выходит, точно рассчитал. И кой-какое знание немецкого пригодилось. Когда нужно было построить остальную шантрапу, велели это сделать ему.

Привел их вместе с немцем на Боткинскую, где в гостинице разместилась жандармерия. А напротив, в школе, лагерь военнопленных. И тут же первое задание — немцы народ деловой, чикаться не любят. Уже успели отобрать среди пленных жидов и комиссаров. Шесть человек их было — ровно полдюжины (почему-то ему, Середе, тогда приятнее казалось считать и мерить по-старому, полузабытому: дюжина, пуд, аршин…). И машина — здоровенный дизельный грузовик, у нас таких не было — стоит наготове. Не машина — сила!

Деловой народ немцы — ни анкет, ни расспросов. Первым делом дали пожрать. По котелку супа. Суп такой, что ложка стоит. А потом — к куче винтовок: выбирайте! Середа взял СВТ. Слышал, конечно, что этот полуавтомат капризен, не любит пыли и грязи, но правильно рассудил: не на фронт, не в окопы. А вид у полуавтомата солидный.

Приказали погрузить тех шестерых и лезть в кузов вместе с ними. И опять распоряжался Середа. Хоть те шестеро и были измордованы, но черт их знает, чего можно ожидать от них, — велел связать руки.

Немцев поехало с ними всего трое. Двое сели в кабину с шофером, третий тоже полез наверх. Всего, значит, вместе с немцами их было восемь человек. А тех— шестеро, ровно полдюжины. Еще подумал: что-то они этих шестерых сильно охраняют — важные птицы, что ли? Или далеко везти? Уж не в симферопольский ли лагерь?

Но ехать оказалось недалеко, и шофер дорогу не спрашивал. «Все-то они, черти, знают, — подумал не без восхищения. — Но куда это, куда? Если в Симферополь, то- поворачивать надо, а он жмет прямо к Массандровскому парку…»

Остановились на свалке.

— Aber los! Aber schnell! Давай, давай! И тут Середа все понял. А отступать некуда. Зябко стало. Не от осенней сырости, не от поездки с ветерком. И еще не от страха — страх потом пришел. Даже не от дурных предчувствий — их тогда не было. Просто зябко и все. Сам себе объяснил: с непривычки. А расстреляли тех шестерых в минуту. Дело оказалось нехитрое. Главное — не рассуждать и в глаза не смотреть. Не чикаться. Из его помощничков только один слабаком оказался. Весь немецкий суп тут же выблевал.