Кореизские товарищи пытались, например, установить связь еще с первым Ялтинским партизанским отрядом! С конца сорок первого года в кореизской больнице действовал тайный госпиталь, где лечили и прятали наших бойцов, подпольщиков, и это продолжалось все два с половиной года оккупации.
Нынче на здании мемориальная доска. Расположенная в живописнейшем месте у подножия Ай-Петри (гора высится, как исполинская крепость), старая больница дала некогда приют агенту ленинской «Искры» Шкляревичу; тут работал доктор Волков, который лечил Льва Толстого, когда писатель, приехав в Крым, тяжело заболел… Подпольный партизанский госпиталь — еще одна строка истории больницы.
Ячейки сопротивления возникали по-разному. В Кореизе такая ячейка сложилась как бы сама собой. Люди, начиная с главного врача и кончая больничным шофером, просто не могли иначе. По-другому было в Ялте, на электростанции. Здешний вожак Антон Мицко — один из немногих уцелевших от разгрома первого подполья. Да, он был изначально оставлен, пережил гибель товарищей, испытал ужасающее одиночество человека, над которым в буквальном смысле кружит смерть, однако не поддался панике, сохранил выдержку. Мицко понимал: жизнью своей обязан стойкости товарищей, которые под жесточайшими пытками не назвали никого. Убедившись, что ждать помощи неоткуда, стал сам собирать верных людей. Скромный функционер, неутомимый организатор из тех, что, как правило, остаются в тени… Само бесстрашие его было спокойным, несуетливым, деловитым.
Одним словом, «боевиков» хватало. Организация располагала даже людьми, которым иногда удавалось предупреждать о готовящихся полицейских акциях, о заботах и тревогах господина коменданта или господина начальника полиции — знать это было чрезвычайно важно.
Удивительное это явление — подполье! Мы привыкли восхищаться революционным подпольем, которое за десятилетия выработало свои методы и тактические приемы, что же касается Великой Отечественной войны, то приходится слышать о неподготовленности этого подполья, об отсутствии у него опыта. В этом есть резон — пример Ялты тому подтверждение. Но в конце концов появился и выстраданный, оплаченный кровью опыт.
Любопытный эпизод рассказал мне ялтинский старожил, бывший подпольщик Павел Фролович Сериков. По профессии он плотник. Был плотником до войны, так получилось, что плотничал и в осажденном Севастополе. После захвата его немцами попал в плен, бежал из-под Бахчисарая, пришел домой и здесь опять пришлось взяться за инструмент. Плотничая, познакомился с Казанцевым, был, как теперь понимает, подвергнут нескольким проверкам, вошел в организацию, стал выполнять задания — большей частью самого Казанцева.
(— А как выглядел Казанцев? — в который раз любопытствую я.
— Андрей Игнатьич? Худой был, заморенный — в чем только душа держится. Вечно мешки под глазами. Много болел…)
Так вот, в последние месяцы оккупации группой русских рабочих командовал некий унтер-офицер Гарри (Сериков очень жалеет, что не узнал фамилию этого немца). Трудно сказать, что он усмотрел в простодушном Павле Фроловиче (может быть, именно это простодушие), но доверился ему, рассказывал о положении на Фронтах: «Гитлер капут — русские наступают…» Сам Сериков о своем участии в подполье, разумеется, помалкивал. Когда немцы в Крыму сперва дрогнули, а потом стали бежать в Севастополь, Гарри сказал, что решил остаться в Ялте, сдаться в плен. Павел Фролович обещал помочь.
Волновался, переживал немец ужасно: «Ах, Гарри капут! Капут Гарри!» — говорил на том ломаном языке, каким объяснялся обычно с русским приятелем. Однако решился на непростой этот шаг. Что им руководило? Понимание обреченности армии, отрезанной в Крыму? Наверное. Но, видимо, не только это. Он ведь делал следующий шаг сравнительно со Шпумбергом, знакомцем Андриана Чистова.
Так или иначе, не будь этого унтер-офицера, вряд ли Серикову удалось бы спасти красивое четырехэтажное здание, в котором разместился немецкий госпиталь, и имущество госпиталя. Все это должно было быть уничтожено. Павел Фролович и Гарри не допустили взрыва и пожара. Тот дом можно видеть и сейчас, в нем находится одна из клиник института имени Сеченова.
…Гарри знал Казанцева и относился к нему с пре небрежением (Андрей Игнатьевич не был, по видимому выдающимся стекольщиком и, тем более, печником), почти не заметил даже, что тот осенью исчез, перестал выходить на работу. Каково же было его изумление, когда, после прихода советских войск он увидел Казанцева в военной форме, в роли начальника штаба партизанской бригады. Немец буквально обалдел: как?! Тот жалкий стекольщик и этот комиссар (он почему-то считал его комиссаром) — одно и то же лицо? Невозможно, невероятно!.. Сериков только усмехался: для него ничего невероятного в этом не было.
Читать дальше