Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

— А остальное вам все равно? «Остальное» — это, очевидно, была угроза ареста и гибели для самого Михаила Васильевича и для семьи. Трофимов будто споткнулся. Помолчал. И, наконец, ответил:

— Нет, не все равно.

Попрощались они без слов.

Будь это чисто беллетристическое произведение, читателю, пожалуй, впору было бы и взбунтоваться: как можно без конца вводить в повествование все новых и новых персонажей! Нерасчетливо и избыточно. А изящная словесность, как некогда именовали литературу, чтобы быть изящной, требует выверенности, точного расчета.

К тому же в этой истории некоторые персонажи, появившись один раз, тут же исчезают. Тот же, скажем, Шпумберг. По-видимому, больше мы его и не вспомним. А ведь есть соблазн сохранить его до конца, показать другие его поступки, передать всю эволюцию духовного мира этого немца. К сожалению, достоверных фактов, на которые можно опереться, у меня нет. По рассказам Веры Чистовой знаю, что она встречалась с ним несколько раз. Иногда, жалея худенькую, бледную девочку, он сам совал ей что-либо съестное, иногда велел отцу сходить на кухню и принести для дочери что-нибудь, сославшись на него. А потом Шпумберг исчез. Должно быть, отправили на фронт.

А вот другой пример — с Антониной Кузьминичной Мохначевой, главным врачом районной управы, жившей в одном доме с Трофимовыми и Чистовыми. Из писем Чистова мы знаем, что в дальнейшем она не раз приходила ему на помощь, помогая доставать лекарства. Одной ее вполне бы достаточно, а я как раз сейчас собираюсь говорить еще об одном главном враче — городской управы — некой Вере Ильиничне.

В произведении чисто беллетристическом имело бы смысл объединить эти два персонажа, создать образ, так сказать, обобщающий. И, честно говоря, был такой соблазн. Но, поразмыслив, я решил этого не делать, по возможности строго придерживаться подлинных фактов, документов, свидетельств. Путь свободного романа принес бы в данном случае больше потерь, нежели приобретений.

Вижу, вижу, что и экспозиция, вступительная часть, у меня затянулась, но и тут оправдываю себя: я ведь не сочиняю — просто пересказываю. А жизнь не разобьешь на экспозицию, кульминацию и развязку. Вся она — жизнь. Поэтому — прочь сомнения! Вверимся потоку, не забывая, однако, об осмотрительности, о кормчем весле.

И еще одно. О многих из тех, кого я только упоминаю, можно было бы написать отдельную книгу. Они же здесь появляются как эпизодические персонажи.

Но что поделаешь, если в ходе изучения материала я услышал о стольких людях! Возникла вдруг странная фигура Анищенкова, которую, как стало ясно, никак нельзя обойти. Появился сперва на заднем плане, а потом выдвинулся вперед Андриан Чистов…

На одном из листков с «попутными» заметками я однажды записал: «Сколько прекрасных людей все-таки было! Тот же доктор Мухин или этот аптекарь Романовский…» Было это после очередного дня, проведенного за документами. О Дмитрии Петровиче Мухине уже писали. Это он в помещении ялтинского противотуберкулезного диспансера создал подпольный госпиталь, где лечил наших раненых бойцов (предостерегающие надписи «Туберкулез!» магически действовали на оккупантов; себя они любили все-таки больше, чем фюрера, и не рисковали заражаться). Мухин был также партизанским врачом. Сейчас его именем названа улица в нашем городе.

О Романовском, кажется, не упоминал никто. Я даже спрашивал: «Жив ли он?»

Сперва телефонный разговор, а потом и визит в уютную, пахнущую лекарствами (увы, не потому на сей раз, что лекарства — профессия хозяев, а потому, что Александр Викторович тяжко болен) квартиру. Признаюсь: меня Романовский сперва интересовал в связи с Анищенковым. Не могло же быть, чтобы человек, руководивший в годы оккупации городскими аптеками, не сталкивался с бургомистром! И верно — сталкивался, рассказал кое-что. Но гораздо больше говорил о Вере Ильиничне, которая, как он считает, спасла ему жизнь.

(Не первый раз мы это слышим. Поразительное, невероятное время! И плата и расплата одна — человеческая жизнь…)

Но спасла — это было потом. А при первой встрече посмотрела внимательно, попыхивая немецкой сигаретой, переспросила:

— Фармаколог? Где служили? Сказал, как на духу: располагала к откровенности, хотя не хотелось в тех обстоятельствах говорить об этом — Очаков, Севастополь, госпиталь в Ялте…

— Принимайте аптечное хозяйство. Доктора Мухина знаете? Вот и хорошо. Его заявки удовлетворяйте в первую очередь и по возможности полностью.