Виктор Некрасов - В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями]

Солнце слепит глаза. На берегу — точно муравейник. Что-то тащат, копают, строят. Дымят прилепившиеся к обрыву кухни, сохнет белье. Сияют медные горы снарядов с красными, синими, желтыми головками. Ящики с патронами. Мешки. Опять ящики. Исковерканная пушка без ствола. Подбитая «катюша». Распухшая лошадиная туша, облепленная мухами.

Левее — полузатонувшая баржа. Торчат одни ребра. На этих ребрах, как куры на насесте, четверо бойцов стирают рубахи. Весело ржут, брызгаются, сверкая спинами.

А небо голубое, ослепительное, без единого облачка. И белоснежная церковушка с зеленым остроконечным куполом выглядывает из золотеющего осинника на том берегу. Там тоже много людей. Копошатся и ползают по белому от яркого солнца пляжу. Время от времени беззвучно распускаются пышные букеты минных разрывов. Потом доносится звук. Люди разбегаются. Переждав несколько минут, опять сползаются, опять копошатся.

Небольшая шлюпка, точно водяной жучок, барахтается у берега. Течение сильное, и ее сносит вправо. Быстро-быстро мелькают весла.

— Сейчас стрелять начнут, — говорит Лисагор, вынимая из кармана коробку из-под зубного порошка. Скручивает цыгарку.

Минуты через две недалеко от лодки взлетает белый фонтан.

— Вот чудаки — напрямик прут, — говорит Лисагор, аккуратно зализывая цыгарку и всыпая в нее махорку с ладони. — Только вымотаются и немцам работу облегчат. Плыли б по течению, прицел пришлось бы все время менять.

— По течению плыть — к фрицам попадешь, — говорит кто-то за моей спиной.

Саперы, облокотившись о лопаты, тоже следят за лодкой.

Фонтанов становится все больше и больше. Лодка неистово взмахивает веслами.

— Плохой минометчик, — авторитетно заявляет тощий, узкогрудый боец, стоящий рядом. — Вчера с третьего раза в щепки разнес.

— Вчера и лодка в пять раз больше была, — отвечает кто-то другой хриплым, медленным басом, — и грузу гора, еле двигалась.

Одна мина разрывается почти у самой лодки. Лодка только прыгает на волнах, и на несколько секунд прекращается махание весел.

— Сейчас пулемет начнет, — спокойно говорит Лисагор, затягиваясь цыгаркой и пуская кольца. — Как пить дать — застрочит.

И почти сразу же вокруг лодки появляется целая серия маленьких, иногда сливающихся фонтанчиков.

Все вокруг умолкают. Лодка перестает махать веслами.

— Вот, сволочи… — вырывается у кого-то за моей спиной, — доконает-таки…

На берегу и вокруг нас почти все следят за лодкой. Весла опять начинают мелькать. Но не четыре, а два. Повидимому, одного ранило или убило.

Шлюпка достигла уже середины реки. Сейчас она как раз против нас. Опять начинает миномет.

— Метров пятьдесят осталось, а там уж не видно фрицам будет.

— Ну, нажимай, нажимай, хлопцы!

Густота разрывов достигает своего предела. Просто непонятно, как лодка еще цела. Правда, ее сильно несет, и фонтаны все время отстают.

Кто-то на самом берегу орет во все горло:

— Давай, давай, давай!

И вдруг, точно по команде, фонтаны исчезают. Две или три мины хлопают еще по воде, но лодка уже далеко от них. Бойцы расходятся, добродушно и довольно ругаясь.

Лисагор швыряет окурок.

— Вот так и доставляют нам еду и боеприпасы. Видал? А вы там, на передовой, — давай, давай патроны!

На весь правый берег, оказывается, работает только одна переправа, шестьдесят вторая, — два катера с баржами, остальные погибли. А с севера не пройдешь — заминировано. За ночь эти катеры успевают максимум по шесть ходок сделать, от силы — семь, а это для восьми или десяти дивизий капля в море… Приходится собственными средствами доставлять.

— В нашем полку целая флотилия есть, — говорит Лисагор: — пять шлюпок, три плоскодонки и понтон. Было штук пятнадцать, да повыходили из строя. Старые. Текут. И осколками сечет. Понтон — совсем как решето. Трое моих все время сидят, конопатят. — Он искоса поглядывает на меня. — А ты говоришь, мины ставить. Сегодня ночью еще людей в сорок пятый посылать надо. Вчера у нас две шлюпки сперли. Эх! И надоело ж все это… Пошли ко мне…

И мы на четвереньках забираемся в крохотную, как собачья конура, лисагорову землянку.

— Видишь, как живем? Сапожник — без сапог. Сам рыл…

Косой луч солнца узенькой стрелкой вонзается в шинель, освещает закопченные котелки, консервные банки и прикнопленную к стенке фотографию полной девицы в берете.

Откуда-то из-под прибитого к стенке столика — вроде железнодорожного — появляется четвертушка водки.