Рышард Лисковацкий - Жизнь вечная

В субботу и в воскресенье воду приносит зубной техник Рафал Сморек. В субботу за себя, в воскресенье за зубного врача Котафальского, что оплачивает по постоянному, принятому обеими сторонами, тарифу: двадцать сигарет за один курс.

Вода. В настоящий момент это одна из немногих вещей, которые объединяют десяток людей, обитающих в подвале.

В первые дни восстания их объединял еще и энтузиазм, не слишком опасная болезнь человечества, легко излечимая.

Пан Леон принес несколько метров красного и белого полотна, а портной Печка шил знамя и рассказывал:

— Приходит ко мне капрал с вопросом: «Рядовой Печка, что бы вы сделали вот в такой вот ситуации. Хорунжий, раненный в грудь пулей врага, гибнет за родину. Знамя падает, враг стреляет часто, а вы стоите рядом?» И тогда я ему отвечаю: «Рядовой Печка грудью бы заслонил знамя, которое падает». — «И докуда?» — спрашивает опять капрал. — «Что докуда?» — «И докуда бы вы заслоняли?» — повторяет капрал. — «До последней капли крови», — отвечаю.

— Это продлилось бы недолго, — прерывает пан Леон. — Крови в вас, пан Леон, как в комаре.

Печка на момент прерывает вдевание нитки в иголку. Он поднимает свою маленькую руку и некоторое время смотрит на нее, прищурив глаза.

— Эти руки стоят больше целого ведра воды, — говорит он с пафосом. — Это руки художника. Если бы вы знали, кто у меня перед войной шил костюмы…

— А сейчас все дерьмо, — ворчит с некоторой досадой пан Леон. — Сейчас даже хоронят в том, в чем есть.

— Даже покойника, — поддакивает Печка и глуповато улыбается.

Бело-красный флаг надели на палку от швабры и водрузили на фронтальном балконе.

— Вы бы видели, — наклонился над Сергеем Шимон. — Люди шапки с голов поснимали — как в костеле. Такой красивый флаг, что плакать хочется.

Но через пару дней именно Шимон вызвал большой шум своим криком:

— Креста на вас нет! Вывесили флаг, а это может привлечь внимание летчиков. Они будут думать, что здесь командный пункт или что-то в этом роде. Повесьте его тут, у себя в подвале, чтобы никто не видал.

Поднялся крик. На него набросились со словами «Трус! Подозрительный элемент!» Но вечером кто-то убрал флаг с балкона. Утром все со вздохом облегчения восприняли этот факт и не стали доискиваться, кто это сделал.

То был первый день, когда болезнь под названием «энтузиазм» начала понемногу их покидать. Они еще не привыкли к этому. В разговорах деликатно избегали слов, которые некогда, еще неделю, еще день тому назад, заставляли их сердца учащенно биться. Понемногу сгущались тучи. И все это чувствовали.

Вечером они комментировали сводки с фронта, события последних часов. Сергей прикрывал глаза. Он сразу проваливался в глубокую, густую ночь. Эта тьма его душила, пугала, но только так слова собратьев доходили до него в виде чистых, понятных образов. У слов были определенные очертания, их можно было выучить на память. И он закрывал глаза и слушал. Зубной техник, Рафал Сморек, читал повстанческую газетку:

«…Варшавское восстание продолжается. Это, с одной стороны, вносит коррективы в задачи руководства, а с другой стороны, вызывает невольный вопрос: когда завершится трагедия героической Варшавы? Никто не сомневается, что она кончится победой, но каждый хотел бы знать, когда?»

— Вот именно, когда? Я спрашиваю: к о г д а? — не выдержал Шимон.

— Не прерывать! — крикнул дантист Котафальский. — Пан Сморек, будьте любезны, читайте дальше.

«Каждый день для нас — это выигрыш. Каждый день наши силы растут. Немцы с каждым днем тратят силы и теряют бодрость духа».

На этом месте даже уважение к Котафальскому не удержало общего возмущения. Сморека прервали руганью и криками, как будто он был во всем виноват.

Котафальский протестовал:

— Господа, восстание еще не закончено. Я верю, что оно закончится нашей победой.

— Чьей это нашей? — спрашивает Леон. — Кого вы тут накалываете? Я считаю, что все это уже не имеет никакого смысла.

— Я помню, что в первую мировую… — «Для Печки существует только та война», — думает Сергей. — Окружили нас в таком маленьком городке. Мы держали оборону до вечера, а потом поручик говорит: «Солдаты, не будем проливать кровь. Капитулируем!» Вот это была война. Умели побеждать. Умели капитулировать.

— На вас креста нет! — «И как этот Шимон мог петь в костеле? — думает Сергей. — Сколько я его помню, он всегда ходил охрипший». — Город горит как коробка спичек, во дворах растут кладбища, а они все свое: «Победим! Победим!»