Уильям Эш - Выбор оружия

И потому сказал только:

— Нелегкая работёнка — вести их за собой три дня, не подпуская близко и не уходя слишком далеко.

— Да, работёнка не из легких, — согласился Анг.

— Жаль, что с нами нет Тикки, — он бы сумел обвести противника вокруг пальца.

— Он будет по ту сторону, чтобы и там все шло как по маслу.

После этого они замолчали, и каждый, видимо, задумался о масштабах операции, такой непохожей на те мелкие налеты, которые они только и могли совершать последнее время.

Фрир встал, сославшись на то, что надо пойти взглянуть вниз, в долину, может, там есть какое-то движение.

Повыше, на горе, он нашел местечко, откуда можно было смотреть сквозь просвет в листве, но не спешил поднести к глазам бинокль. Он просто хотел побыть немного один. Желание побыть одному часто возникало у него и в лагере, тогда он тихонько ускользал и бродил по окрестностям. Для него это было явным признаком того, что он так и не сумел втянуться в общую лагерную жизнь. А когда возвращался из своих отлучек, всегда приходилось делать над собой усилие, чтобы снова приспособиться, притереться; точно каждый раз — пусть символически! — заново переживал решение встать на их сторону.

В разную пору жизни Фрир всегда выбирал определенный путь, но неизменно обнаруживалось, что его решение тянуло за собой длинную цепь обязательств; их невозможно было предвидеть, но тем не менее он обречен был их выполнять. Своим единственным поступком он будто дергал за веревку и попадал в тенета долга и повинностей, которые опутывали его все сильней и сильней. И всякий раз словно бился об заклад с самим собой: как долго, усилием воли, сумеет он продержаться на пути, который все дальше уводит его от первоначального намерения; а усилия ослабевали, мало-помалу превращались в чистое упрямство, пока — трах! — все связи не рушились и не наступала ненадолго вечная свобода, до тех пор, пока какой-нибудь новый шаг опять не приводил в движение весь этот душевный механизм. Порой он боялся, что так будет и тут. Хотя выбор свой он сделал обдуманно и принял его умом и сердцем, но все-таки порой боялся. Потому что знал, что слишком глубоко врос во все это и никогда не оправится, если порвутся связи с делом, которому он теперь служит.

Он вернулся на просеку, улучил минуту и отвел Анга в сторону.

— Я все обдумал и считаю, что это может выйти.

— Рад слышать, что ты одобряешь, — Анг чуть было не улыбнулся.

Тон Анга сразу охладил его пыл.

— Не понимаю, почему от меня скрыли план засады в этом районе?

— Я уже говорил, лишняя осведомленность только увеличивает ответственность. Какой смысл оповещать о дальнейших шагах до того, как выяснится, можно ли сделать первые.

— Теперь я понимаю, почему ты пошел с нами. То, что я сказал прошлой ночью… — Он умолк, в голову пришла новая мысль. — Ты, наверное, резко возражал против моего назначения командиром, когда узнал, что ставится на карту.

— Ошибаешься. Я сам это предложил.

— Ты?

— Да. Видишь ли, операция должна пройти без сучка, без задоринки. Я высказал мнение, что никто не справится лучше тебя.

— Но ведь вчера вечером…

— Я говорил, что твое присутствие важно с точки зрения пропаганды? Это тоже имело значение.

— И все-таки, если бы ты сказал мне вовремя…

— Не вижу основания сообщать тебе то, что может оказаться чрезвычайно опасным, если тебя схватят.

— Я хотел сказать, что не стал бы рисковать зря… На этот раз Анг улыбнулся откровенно, хотя и кисло.

— Это я шел на риск, не зная, как ты будешь реагировать.

Позднее, к вечеру, снова пошел дождь. Они поели и решили выкурить по половине сигареты. Потом Фрир предложил выспаться.

— Выйти надо около полуночи, — сказал он Теку, который умел просыпаться в любое заданное время. Часы, привезенные из дому, давным-давно разбились.

Во сне он видел длинный коридор и запертые двери с обеих сторон; он бежал куда-то на гул, напоминающий отдаленные раскаты грома, и слышал топот собственных ног — все быстрее и быстрее; вот он уже просто скользил по полу, и не было конца коридору, и кругом ни одной незапертой двери. А позади, как гром, топот чужих ног, все ближе и ближе — он сознает, что это сон, но постепенно с ужасом начинает подозревать, что ошибся, убаюкал себя мыслью о сне и очертя голову решился на побег. Он перестал ломиться в двери и с удвоенной силой помчался вперед, рассекая воздух одеревенелыми кулаками, вытянув шею, раскрыв в безмолвном вопле рот… Ближе и ближе, вот уже плечо с трудом увертывается от руки, которая протянулась, чтобы схватить его. Он оборачивается — так и есть, этого он и боялся: на него грозно надвигается собственное лицо! Миг, и он — преследователь, еще миг — и он опять и опять, точно быстрая смена грез и пробуждений в одном и том же сне; а теперь это уже вовсе и не его лицо. Это лицо Тека… Тек наклонился и трясёт его за плечо. — Ладно. Буди остальных. Они просыпаются, приподнимаются на локтях, протирают глаза и встают. Шепотом, кляня все на свете, отыскивают в темноте одежду, щелкают пряжкой пояса с патронами, кто-то натыкается на винтовку, и она с громким металлическим звоном ударяется о скалу. — Осторожнее! Тину спрашивает, нужно ли уничтожить навес. — Теперь это не обязательно. Наконец все готовы, каждый проверил снаряжение, за которое отвечает, и Фрир ведет их вперед.