Борис Егоров - Время ранних разлук

Каждый раз на занятия исторического кружка людей приходило все больше и больше.

Но у Орешина среди преподавателей появились серьезные конкуренты. Первый из них — математик Комаров, который не уставал повторять, что «математика во много крат увлекательнее романов Дюма», Комаров, который по ходу урока рассказывал нам десятки математических анекдотов, курьезов, парадоксов. Он быстро обратил нас «в свою веру», и мы создали еще один кружок — математический.

Каждый из преподавателей «тащил» нас в свою сторону, и кружки росли, как грибы: химический, литературный, музыкальный, гимнастический. Первенство, однако, «по охвату» оставалось за историческим.

Мы очень любили Орешина. Несмотря на то, что на уроки Орешин часто опаздывал, у него всегда оставалось пять минут, чтобы поговорить с нами о политике.

А мы все интересовались политикой. С малых лет слышали мы от взрослых слова, которые они произносили с тревогой и озабоченностью: «международная обстановка».

Не была она легкой, эта обстановка, когда мы родились, не приносила она радости и в последующие годы. За строчками газетных сообщений то тише, то громче звучала беспокойная барабанная дробь.

Она была слышна, когда люди со свастикой на рукавах маршировали по рейнским городам. Она стала еще слышнее, когда запылал рейхстаг.

В тридцать пятом над Абиссинией появились тени «капрони» — итальянских бомбовозов. Потом мы узнали о горе и доблести Испании.

Искры войны вспыхивают у наших границ: был Хасан, был Халхин-Гол.

В тридцать восьмом мир облетело черное слово «Мюнхен». Мюнхенский сговор был трагедией Чехословакии, крушением надежд на то, что западные державы не дадут Гитлеру распоясаться. Но они шагнули назад…

И вот — год тридцать девятый. Прыжок Германии на Польшу. В Европе — война.

Что произойдет дальше? Где причина предательского поведения правительств Англии и Франции, сорвавших переговоры с нами, посылавших к нам «непредставительных представителей», дипломатов без грамот? Почему гитлеровская Германия пошла на договор о ненападении с СССР? Что этот договор даст нам?

Мы забрасываем Орешина вопросами. Он отвечает, рассказывает о событиях в мире, рассказывает так, как на обычном уроке.

Мы слушаем. Это уже не история французской революции. Это тревога наших дней.

Разговор о международной обстановке, о прогнозах на будущее Орешин заканчивает словами:

— Может так произойти, что будущее придется решать вам. Недаром мы позвали вас в эту школу…

Вместе со мной за партой сидит Вася Тучков. Впереди — Владлен Доронин и Леша Курский. Это мои новые друзья.

Тучков — невысокий светловолосый широкоплечий парень. Спортсмен, футболист. Когда он идет по улице, то без конца пинает ногами камешки, спичечные коробки, ледышки. Это у него называется: «ни минуты без тренировки». Футбол — не единственная страсть Тучкова. Он уже несколько лет занимается борьбой. Поэтому шея у него так развита, что на ней не сходится ни один воротник. Когда командиры делают ему замечания: «Опять воротник расстегнут», он виновато объясняет: «Не могу, иначе удушусь».

Доронин — медлительный, малоповоротливый, флегматичный. Все, что он делает, делает как бы нехотя. Но он очень талантлив, прежде всего — в математике. Вызывают его к доске, он поднимется и идет вразвалочку, преподаватель возвращает его на место, требует «пройти как положено». «Как положено» у Доронина не получается, но любую задачу он всегда решит. И теорему докажет, даже если не слушал объяснения или пропустил несколько уроков.

Курский тоже в науках не отстает. За исключением немецкого. В семилетке он учил французский. Пришлось все лето зубрить немецкий. Сейчас ему, конечно, трудно. Но он не унывает. Он вообще никогда не унывает.

Получая очередную тройку от Ласточкиной, Курский обычно замечает:

— Вы бы по французскому меня спросили, геноссен ляйтерин. Я бы вам сейчас: ну шантон, ву шантэ…

— Идите и не паясничайте, — говорит Ласточкина. — Еще одно слово — и придете пересдавать вечером.

Курский поворачивается и, нарочито прилежно топая, под смех товарищей возвращается к своему столу.

В глазах Курского всегда светится лукавинка, озорство. Он любит делать смешные сюрпризы, и фантазия его здесь неистощима. Однажды он купил у мальчишек на улице ежа, принес его в школу и положил это колючее существо в полевую сумку Доронина. Ничего не подозревавший Доронин полез в сумку и, уколовшись, закричал. За ежа Курскому пришлось натирать пол во всем коридоре…