Иван Падерин - На главном направлении [Повести и очерки]

В центре Карповки, у колодца, вырытого посреди улицы, столпились пулеметчики. К ним подошли связисты, затем саперы Толпа растет и растет. Пробираюсь в самую гущу.

— Кто тут старший?

— Вот хозяйка, — показывая на женщину, отвечает боец. Весь в пыли, поблескивают только белки глаз На спине у него телефонная катушка.

Женщина прямо из ведра угощает воинов водой.

Сколько воды было взято сегодня из этого колодца, не известно, но когда женщина при мне вынула очередное ведро, то в нем вместо воды оказался мокрый песок.

— Антоша, неси молоко! — кричит она мальчику, наблюдавшему за нами из окна.

— Спасибо, мамаша, оставь себе, — говорят пулеметчики пересохшими губами и отходят от колодца. Но мальчик догнал нас и предлагает крынку молока одному, другому.

— Пейте, — просит он, — завтра у нас еще будет.

Крынка перешла из рук в руки и вернулась к мальчику такой же полной, нетронутой…

Двигаемся молча. Я думаю о женщине из Карповки, ее сынишке Антоше и не знаю, с чего начать свой разговор о приказе командующего фронтом.

Тяжело переставляя ноги, люди переговариваются. Прислушиваюсь.

— Опять отходим?

— Да.

— Далеко?

— Часа три ходу.

— А дальше что?

— Дальше?.. За Волгой — степь, равнина, ни кустика. Совсем будет худо…

Наступает молчание. Слышно, как воины отекшими ногами ступают по мягкой дорожной пыли да кто-то, остановившись на минуту, звучными глотками осушает фляжку Последние капли сладкой донской воды.

Рядом со мной идет пулеметчик среднего роста, сутулый, дышит устало. В темноте я вижу только силуэт его крутолобого лица. Прислушиваюсь к разговорам соседей, пулеметчик поднимает голову и, набрав полную грудь воздуха, произносит:

— Ну, когда же, когда же кончатся такие маневры?!

Эти слова вырвались из его груди со вздохом, как стон тяжелораненого, хотя он здоров и шагает твердо.

Душевная боль тяжелее физической. Тяжело и досадно переживать горечь отступления, но еще тяжелее сознавать, что о нашем отступлении к Волге узнают отцы, матери, сестры, дети — все советские люди.

Пытаюсь объяснить, что успех врага временный, что вот-вот должен наступить перелом, что, изматывая противника в оборонительных боях, наше командование готовит контрудар, после которого сильный и опытный враг будет остановлен. Так сказано в приказе: «Врага надо остановить во что бы то ни стало».

— Где и как? — спрашивают меня бойцы.

Я не нахожу слов для ответа. Мне ясно, что враг должен быть остановлен перед Волгой. Дальше действительно отступать некуда. Но как? Как остановить врага, ведь у него на этом участке фронта больше танков, больше орудий, больше автоматического оружия? Как остановить врага, когда его авиация господствует в воздухе? Что можно сделать для того, чтобы хорошо закрепиться на новом рубеже, если наше небо останется открытым для вражеских бомбардировщиков? Будь они прокляты, эти «юнкерсы» и «мессершмитты»! Не успеют пехотинцы закрепиться, как с воздуха обрушиваются сотни бомб. От окопов, траншей остаются только ямы. И еще не рассеется дым и чад, как появляются танки. Кто остался жив, тот вынужден драться с ними фактически на голом месте или отходить. Так от рубежа к рубежу…

Тяжело, трудно ответить на такой вопрос общими фразами, какими мы, политработники, подчас злоупотребляем в беседах с бойцами.

Подумав так, я набираюсь смелости признаться, что мне не известно, как будет остановлен враг.

— Не знаю, не знаю, — с горечью отвечаю я и жду злого упрека: «Эх, ты, а еще комиссар!» Но такого упрека не последовало. И тут начинаю понимать, нет, скорей чувствовать, что мои спутники предвидят жестокую схватку с врагом где-то на подступах к Волге. Они горят желанием сцепиться с обнаглевшими фашистами и набить им морду по всем правилам.

— Небу будет жарко, но выстоим, — говорит пулеметчик, как бы помогая мне.

А наша артиллерия все бьет и бьет, долго, настойчиво, с небольшими интервалами.

Вечером оперативная группа штаба армии остановилась на западной окраине Сталинграда, в красивой посадке молодого соснового леса, который, как зеленый берет, увенчивает вершину высоты Садовая.

Между рядов молодых сосенок вырыты окопы, стрелковые ячейки метровой глубины и почти игрушечные блиндажи с ветхими перекрытиями. Здесь, видно, обучали маршевые роты искусству владения лопатой. Все сделано из рук вон плохо, потому что перед высотой не было реального противника. Мне досталась неглубокая ямка. За полчаса я углубил ее до нормального окопа, набросал на дно сосновых веток, травы и собрался было отдохнуть — две ночи не спал, но уснуть не удалось, прибежал связной: