Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

Ухнули батарейные бронебойки, рванули воздух очереди автоматического оружия, застучали выстрелы винтовок. «Вот это огонь!» Батарея катила улицей, грохоча и оглушая село. «Только так! Только хватило бы патронов!» Но вот и немецкие танки. Они стояли за хатами и на высоте. Дула орудия уставились на дорогу. Пэтээровцы с кузовов ударили по танкам, и над башнями вспыхнули дымки. «Что же танки молчат, — мучительно думает комбат. — Ага, залпом бьют. Ну, держись!..»

Машина комбата треснула, провалилась. Горячий вихрь ворвался в кабину. Заглох мотор. Не слышно выстрелов, и только над головой что-то шипит и часто потрескивает. Красные ящерицы огня пробегают вниз, скрываются под спинкой сиденья. Агренков выпрыгивает из кабины, оглядывает улицу. На ней пусто. Он один. Батарея проскочила. «Хорошо», — думает он и кидается к плетню. Вот он уже за огородами, бежит к леску и прежде чем скрыться в кустах орешника, оглядывается назад: село заволокло густым дымом.

Комбат глубже уходил в молодой дубняк. Он радовался, что батарея спасена, а он остался целым и невредимым. Агренков двигался настороженно, прислушиваясь к каждому шороху. Он не допускал мысли, что солдаты батареи оставят его. Эта вера в подчиненных каждому необходима, и она окрыляла комбата. Удивительная тишина леса пугала и настораживала. «Надо оглядеться». И, петляя между кустов, комбат то удалялся от дороги, то приближался к ней. Вот его слух поймал что-то неясное. Он остановился, прислушался. Стоял долго, не решаясь сделать шага. Он, кажется, слышит голоса. «Но чьи?»

Агренков, не дыша, идет на смутный говор, ступая с осторожностью кошки. В узком просвете показалась полянка, а на ней — машины. И чьи? Родной батареи. Машины стояли полукругом, уткнувшись радиаторами в кусты. Позади машин виднелись гаубицы, покрытые дубовыми ветками. Солдаты, готовясь к движению, собрались у машин, вполголоса обсуждая свои дела. Агренков на минуту затаился в орешнике.

— Нам без комбата ехать нельзя, — послышался взволнованный голос Хвастанцева. — Хоть труп, да привезем.

Не трудно понять, что поднялось в душе комбата от этих простых солдатских слов. Агренков вышел из орешника.

— Митингуете?

Надо ли рассказывать, как поразились и обрадовались солдаты внезапному появлению комбата. Они бросились к командиру, нарушив все правила устава, подхватили его, раскачали и во всю силу подкинули кверху.

Батарея снялась с короткой остановки и двинулась на восток.

Под Перелазовской гаубичная батарея пересекла линию нашей обороны. Широкий противотанковый ров разрезал поле до бесконечности. Саперы, согнувшись, копали лунки и ставили в них деревянные ящики противотанковых мин. За рвом — окопы; они еще не обсохли и не замаскированы. Гаубичники, увидев пехоту, поднялись в машинах и громкими криками приветствовали солдат. Те же, не зная причины такой радости, смотрели на батарейцев с удивлением. Из крайнего окопа выскочил солдат:

— Вы что? Не на параде выступаете!

У пехотинцев не было оснований для восторгов— им предстояла встреча с врагом, который рвался к донским переправам. Стрелки молча проводили машины батареи.

В станице батарею задержал патруль.

— Заводи машины под укрытия. Ишь, базар устроили, — шумел патрульный. — Да в тень, в тень!

Агренков ушел к командиру местной части, а батарейцы, побродив немного около машин, отошли к хатам: как-то неудобно было толкаться среди улицы. Но больше всего их смущала та подозрительная настороженность, с которой относились к ним солдаты. К Хвастанцеву подсел наводчик Бабичев:

— Какова встреча, сержант?

— Уж какую заслужили.

— Закурить бы, — произнес кто-то страдальчески.

Обернулся патрульный, достал из кармана табак, бумагу и подал артиллеристам.

Подошло еще несколько бойцов местного гарнизона. Вместе с первой затяжкой началась солдатская беседа.

— Табак — зверобой.

— Саратовский, фабричный.

— С формировки, что ли?

— Мы? Под Старой Руссой были… Вот где болота. На день десять окопов выроешь. А тут земля крепкая.

— Вы, значит, с той стороны вырвались? Немец близко?

— А чего они знают? Известно, окруженцы.

— Окруженцы? Не на животе выползли, как некоторые… Батарею вывели — миллион стоит. Мы еще поклюем.

— Ваш снаряд пуд весит. Такой клюнет.

— Да, ребята, отощали вы, заголодались, но воевать все одно надо.

Станица казалась полупустой. Жители копошились во дворах, огородах, копали ямы и охапками сносили к ним пожитки; у всех свои заботы, и только батарея по-прежнему стояла на опустевшей улице, приткнувшись к саманным стенам сараев. Артиллеристы бродили от машины к машине. Каждому было не по себе: болезненно воспринимались двусмысленные намеки проходивших мимо солдат. Пожилой пехотинец, потный и усталый, подошел к Хвастанцеву: