Владимир Богомолов - «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»

Приложение — упомянутое, на 3-х листах.

С глубоким уважением,

Зам. начальника Управления кадров ГВСУ

полковник а/с Бурмистров.

Мы мчались на мотоцикле по шоссе в Левендорф. Встречный ветер превратился в тугую подушку. Я так размечтался и так был занят своими мыслями, что с опозданием сбросил скорость и плохо вписался в поворот: колесо коляски выскочило на обочину и неслось, летело по кромке травы, еще секунда, и мы бы оказались в кювете. Арнаутов крикнул: «Вася! Смотри!», но я и так в последнее мгновение справился с управлением, и мы снова мчались по темному, ровному как зеркало немецкому асфальту, и от ожидания знакомства с Натали, от ожидания чего-то крайне важного, большого и неповторимого, предназначенного мне в этот вечер, приятно замирало сердце и все во мне радовалось и пело.

«Только раз бывает в жизни встреча, только раз судьбою рвется нить, только раз в холодный зимний вечер мне так хочется любить…»

День был не зимний и не холодный, а летний и теплый, и потому я без труда непроизвольно заменил слова в романсе и напевал про себя сначала «в весенний теплый вечер», а потом «в победный майский вечер». «Воины-победители», «победа» и «победный» в мае сорок пятого были, пожалуй, самые употребительные слова в газетах, по радио и на политинформациях, они были на слуху у всех, и каких- либо способностей или сообразительности для такой замены не требовалось, но я радовался тому, как складно перефразировал. После девятого мая, когда сознание, что ты остался живым, а впереди у тебя академия и блестящее офицерское будущее, сознание, что мир лежит у наших ног и каждый из нас персонально держит Бога за бороду, с каждым днем укреплялось и разрасталось. Душа ликовала и мне действительно хотелось любить.

В этот час, забыв об утренней неудаче с отборочным смотром, я был доволен собой, жизнью и человечеством, меня радовало буквально все. Я вспоминал Кокино напутствие: сказано было грубо и с явным преувеличением («все, что шевелится»), но по сути, надо полагать, верно, и потому это наставление мне следовало воспринимать как руководство к действию…

Минуты спустя мы въезжали в Левендорф, утопавший в густой обильной зелени до окон вторых этажей, а местами и до темнокрасных черепичных крыш, поселок дачного типа, где раньше помещался немецкий лазарет, сейчас же в его зданиях располагался наш армейский госпиталь.

У крайних домиков при въезде на обочинах, на крепких деревянных стойках были установлены два больших щита наглядной агитации с броскими крупными буквами, лозунгами-призывами: на левом — «Смерть немецким захватчикам!» и на правом — «На чужой земле будь бдителен втройне!».

Это категорическое требование, завершавшее во время войны все приказы Верховного Главнокомандующего — «Смерть немецким захватчикам!» — сразу после окончания военных действий в дивизионной, армейской и фронтовой газетах было заменено лозунгом «За нашу Советскую Родину!», и нам было приказано зачеркивать его на бланках взводных и ротных боевых листков, а здесь, в Левендорфе, и спустя две с половиной недели после капитуляции оно почему-то оставалось.

Третий щит со стандартным лозунгом оказался у нас на пути. В центре поселка стоял мемориальный комплекс «Unseren Helden 1914–1918» [61] «Нашим героям» (нем.). — памятник местным жителям, павшим в Первой мировой войне. Я хорошо рассмотрел его еще две недели тому назад, когда приезжал сюда с Володькой и Елагиным.

За чугунной оградой на высоком постаменте возвышалась фигура, метра три высотой, коленопреклоненного немецкого воина в каске, с мечом в правой руке, в сапогах, застывшего в позе клятвы или скорбного раздумья. Как объяснил мне тогда Елагин, до войны он был филологом, это довольно распространенное скульптурное изображение называется «Зигфрид, кующий меч войны». Немцы после поражения и позорной капитуляции установили его во многих городах не только в память о погибших, но и как напоминание нации о прошлых, начиная со средневековья, победах. Лет через пятнадцать после войны и у нас в России появилось нечто очень похожее на эту скульптуру, получив широкую известность и признание под названием «Перекуем мечи на орала».

У подножия постамента, заботливо обложенного свежими цветами, над толстой гранитной темно-серой плитой, на которой позолоченными готическими буквами перечислены имена и фамилии десяти или двенадцати жителей Левендорфа, их воинские звания, даты рождения и смерти, крупными прямыми буквами, как утешение для родственников, надпись: «Deuchland wird sie nie vergessen» [62] «Германия вас никогда не забудет» (нем.). .