Владимир Бээкман - И сто смертей

Яан велел шоферу свернуть на одну просеку, потом на другую — все напрасно. Место расположения полка будто заколдовали, нигде ни одного воинского подразделения. Изнуряющая жара и тишина, временами нарушаемая далеким глухим рокотом. Это вполне могло быть и отзвуками грозы и орудийными раскатами.

Во время своих бесконечных блужданий Яану припомнилась история, которую в военном училище, приступая к изучению топографии, им рассказывал майор Соо, проделывал он это, видимо, с каждым новым курсом.

В боях на Псковском фронте, в этих же местах, летом 1919 года в штаб 2 дивизии из запасного батальона прибыл новый офицер, штабс-капитан Кульюс. Командир дивизии полковник Пускар оставил его на первых порах при штабе порученцем, мол, пусть пообвыкнет с фронтовой обстановкой, прежде чем отправиться в бой. Однажды вечером возникла крайняя необходимость послать кого-то в направлении Острова, где красные окружили батальон скаутов. Под рукой больше никого не оказалось, послали Кульюса. Вручили карту, дали задание. Штабс-капитан был человеком самоуверенным и франтоватым, не заглядывая в карту, сунул ее в сумку, вскочил налегке в седло и ускакал.

Долго ли, коротко ли ехал он по перешейкам между болотами, только вместо скаутов угодил в расположение бригады эстонских красных стрелков. Часовому, который его задержал, он гаркнул, что прибыл из штаба дивизии и потребовал командира батальона. Ну его и направили в штабную избу. Входит он — на столе горит коптилка, сделанная из снарядной гильзы, вокруг стола сидят несколько человек в кожанках. Вначале это у него никакого подозрения не вызвало, решил: была, наверное, у скаутов такая форма. Остановился на пороге и рявкнул:

— Полковник Пускар [3] Пускар — по-эстонски самогон, сивуха. прислал посмотреть, что вы тут засиделись, яйца, что ли, несете — чикаетесь с красными, никак разбить не можете!

На это из-за стола поднялся высокий в кожаной тужурке мужчина, обошел вокруг Кульюса, присмотрелся и сказал наконец:

— Тому, что тебя прислала сюда сивуха, я, конечно, верю, только с каких это пор ей нацепили звезды и в полковники произвели? А несем мы там яйца или нет, но тебя уж точно посадим высиживать их.

Так и угодил мужик в плен, освободился только после заключения Тартуского перемирия.

Яан был уверен, что, по крайней мере, подобная опасность ему не грозит. Немцы, должно быть, еще далеко. И все же настроение час от часу становилось все паршивее. Куда мог запропаститься целый полк?

Наконец он обнаружил его по лошадям. Трясясь на машине по невообразимо ухабистому песчаному проселку, он вдруг увидел на лугу возле леса большой табун лошадей. Лошади были разномастные и разного возраста, покрупнее и помельче, будто собранные из разных деревень. К тому же поблизости не было ни одного поселения, где бы могли держать столько лошадей. Яан Орг приказал шоферу замедлить ход и остановиться на пригорке. Когда Орг вылез из машины и шум мотора утих, до слуха донеслись звонкое ржание, возгласы и непонятный гомон. Он прошел немного вперед, пробрался через кусты и вышел на косогор, оказавшийся склоном поймы. Впереди поблескивала широкая и спокойная река Великая, в ближайшей излучине которой голые мужики купали коней, оттуда-то и неслось это призывное ржание. Подобное скопление лошадей и молодых мужчин могло означать лишь воинскую часть. И в самом деле, на краю этого же леса их остановил часовой, и вскоре Яан уже был в штабе полка. После передачи пакета он поведал начальнику штаба о своих скитаниях. Тот поскреб в затылке и сказал, что черт его знает, может, и они с полком уклонились в сторону.

— А чего вы хотите? — развел он руками. — У нас на весь полк всего две карты. Одна прописана в планшете командира полка, а другая лежит у меня в штабном сейфе под замком. По ней я набрасываю командиру головной походной заставы схемы движения, по ним он и должен следовать. Но карты-то старые, времен мировой войны!

Зеленый брезент штабной палатки просвечивался шевелящимися солнечными бликами. Где-то возле полевых кухонь кололи дрова. Птичий щебет, конское ржание и отдельные, отдававшиеся эхом в лесу человеческие голоса создавали обманчивое впечатление безмятежного спокойствия. После недельного изнуряющего перехода полку предоставили целый день отдыха, и день этот проходил в лесной тишине, вдали от тревожно извивающихся дорог и перекрестков, забитых обозами беженцев, без обезумевшего шараханья через кюветы в спасительные кусты под аккомпанемент все приближающихся разрывов бомб. Этот долгий день без страха в пронизанном солнцем сосновом лесу разом отодвинул куда-то все тяготы войны.