Владимир Бээкман - И сто смертей

Из общего потока на кляче, запряженной в телегу, изо всех сил пытался выбраться какой-то старик Стоя в телеге, он кричал и орудовал вовсю вожжами, шаг за шагом приближаясь к обочине, пока ему наконец не посчастливилось свернуть на Печорскую дорогу. Возле машины Эрвина старик остановил лошадь, и из его телеги одна за другой высыпались женщины с узлами и детьми. Они тут же кинулись обратно на шоссе Рига — Псков, чтобы кануть там в потоке беженцев словно камни в воде. Старик слез с телеги, похлопал конягу и обошел свою повозку, постукивая каждое колесо ногой, будто убеждаясь, что они еще не отваливаются.

Старик заинтересовал Эрвина. Он открыл дверцу и крикнул:

— Здорово! Издалека идешь?

Старик окинул его быстрым взглядом, подошел принялся разглядывать во все глаза.

— Закурить есть? — спросил он на ломаном эстонском языке.

Эрвин достал папиросы, у него был порядочный запас «Ориента».

— Я — тряпичник, — сказал старик, сделав пару затяжек. — Жил на латышской границе. Летом ездил по Эстонии, собирал тряпье для бумажной фабрики в Ряпина.

— А теперь? — спросил Эрвин.

— Теперь из Латвии немец прет, немец — говенный человек, еще в восемнадцатом году от него досталось. Больше не хочу. Уходить надо. А мне что — дома нет, земли нет, одна лошадь есть, ее с собой взял.

— А чего сюда завернул? Почему дальше не поехал, куда все едут?

— Вот что, солдатик, ты, кажись, большой начальник и машина у тебя большая, только больно молод. Кто прет туда, куда все прут? Баран один и прет Никогда вперед других на место не придешь, все вот так и бредут, как самый хилый плетется. Всегда сворачивай туда, куда другие не идут, легче идти и скорей на месте будешь. У моего коня от этой давки уже ребра стонут, а путь у нас еще долгий. На Печорской дороге отдохнет, если повезет. А на Псковской немец обязательно бомбить прилетит, все время летает — уж из-за меня-то одного, поди, на Печору сворачивать не станет.

Старик затягивался папиросой, и глаза его оживлен но блестели.

— И куда это ты таким макаром доехать хочешь? — допытывался Эрвин.

Тряпичник бросил окурок, затоптал и сказал.

— Да уж доеду. Пойду вкруг Чудского озера. У меня сестра в Принаровье замужем, деревня Ольгин Крест называется. Хороший у нее мужик, из русских. Ловит рыбу и пчел водит. Поеду этим берегом или тем, все одно доеду. Спасибо за курево, добрая эстонская папироса была!

Он забрался на телегу, шевельнул вожжами и поехал дальше по поселку.

Поселок недавно бомбили. Еще дымились пожарища нескольких домов, и возле дороги лежали неподвижные тела. Для Эрвина это были первые убитые в этой войне. Было непривычно смотреть, как люди, поторапливаясь, проходили, не обращая внимания на трупы.

С этого момента он понял, что и им не миновать смерти.

Прерывистое завывание приближалось с устрашающей быстротой. Эрвин подумал, что моторы само летов работают на ужасно высоких оборотах, и как только они выдерживают этот режим, не заклинивают или не разлетаются на куски. Он глянул из-под капота вдоль моста в сторону восточного берега. Неожиданно мост стал похож на огромную серую трубу, которую продувает бешеный сквозной ветер. Люди бегом удалялись к противоположному берегу, сзади никто уже не подходил, видимо, рассыпались по берегу реки, кто же пойдет под налет на мост. Настил моста был серый, небо, видневшееся впереди, в прорези мостового въезда, тоже выглядело безутешно серым, и маячившие вдали церковные купола были тускло-серыми. Так выглядит бесснежной зимой застывший на крепком морозе мир. Завывание самолетов перешло в невыносимый вой. Эрвин почувствовал, как стекавший за воротник пот вдруг стал холодным.

Тут же где-то вне поля зрения ударили взрывы. Эрвин всем телом сперва ощутил удар воздушной волны, сами взрывы грохнули вдогонку. На этот раз немецкие самолеты не целились в мост, они пикировали на скопившиеся на западном берегу колонны машин и беженцев. Эрвину показалось, что сквозь закладывающее уши завывание он слышит крики. Страшнее всего было думать, что многие из тех, на чьи головы сейчас сыплются бомбы, могли бы уже давно уйти оттуда и быть на другом берегу, если бы он не перекрыл им дорогу. Эрвин пытался освободиться от этой страшной мысли, но тщетно. Он уже довольно отчетливо слышал крики, и это не могло быть ничем другим, кроме проклятий по его адресу. Растяпа, остановил машину на мосту, а ну, скинуть его вместе с колымагой в реку! Пальцы начали дрожать, отвертка выскальзывала из паза.