Игорь Николаев - Линия фронта

— Ползком в люди выходят…

Саперы располагались в ходе сообщения. Всюду было много обвалов: за день противник предпринял три контратаки. Однако сбросить русских в Прут не смог, сто пятый полк не сдал ни одного метра, и сейчас пехота по всей обороне копала землю.

Саперы ждали комсомольского собрания, вот-вот должны были подойти с задания остальные взводы и сам Бойко. Тем временем Наумов с Янкиным разошлись и мололи языками совсем уже попусту. Кто-то умудрился даже снять сапоги и сушил портянки. Буряк натачивал ножик, чиркая им о камень. В разговоры подчиненных он не вмешивался, тем более что вблизи находился взводный.

У Евгения на защитной петлице виднелся наляпанный химическим карандашом квадрат: не прошло часа, как он узнал о присвоении ему «младшего лейтенанта». Квадрат был нанесен грубоватой рукой Буряка, и петлица смахивала на бубнового туза. Буряк поглядел на свою работу, не выдержал:

— Дозвольте, вырежу из консервов.

— Где возьмешь?

— НЗ!

Евгений колебался. Приняв нерешительность взводного за молчаливое согласие, Буряк достал банку и пырнул ножом.

Солнце клонилось к западу, жара спала. Евгений прислонился спиной к прохладной суглинистой крутости и думал о предстоящем собрании. Он знал, что оно нужно, но и досадовал: дотемна хотелось всем взводом сделать лишние две-три ходки на полевой склад за минами, и вот на тебе… Евгений решил было послать туда одних «не союзных», но их оказалось кот наплакал, да и подсказали ему: по традиции на таких собраниях присутствовал весь личный состав. К тому же вопрос стоял необычный. Молоденький боец Туркин сегодня при отражении контратаки спрятался с испугу в щель и пролежал до конца боя. Обнаружил его Наумов.

— Ты что тут делаешь? — спросил старый сапер, подойдя к укрытию.

Туркин лежал, выставив из неглубокой щели зад. Он чуть ворохнулся, но головы не поднял.

— Вставай… золото в тряпочке! Конец.

— Конец? Я вообще…

Туркин лежал прямо на минах. Он потерянно молчал и слизывал с губ песок.

— Нажрался, дуралей? — спросил Наумов.

— Угу…

— Паспорт смерти есть? Ну — кто ты, что ты…

— А… что? — на юном лице Туркина вновь отразился испуг.

— Документ на свежие кальсоны.

Может, все бы и кончилось на этом. Но опомнившийся Туркин, видя, что вокруг него смеются, недооценил серьезность ситуации. Приподнявшись, он ломким голоском обругал Наумова.

— Э, сынок… — возмутился тот. — Паршивая овца все стадо портит!

Видя, что к нему подступаются посуровевшие дяди, и поняв, что дело зашло далеко, Туркин растерялся окончательно и сидел как в воду опущенный. Его потное, обсыпанное светлым пушком лицо выказывало раскаяние. Бойцы поглядывали на него как на шкодливого мальчишку, видели его мокрые глаза и старались говорить о всяких пустяках.

Тем временем Буряк опростал консервную банку, вырезал квадратики и приладил их Евгению на петлицы. Жестяные самоделки были совсем как настоящие, только с облупленной эмалью. Довольный выдумкой, сержант потирал руки и приговаривал:

— Теперь закусим… За ваше здоровье, товарищ младший лейтенант! Можно бы и замочить, чтоб не ржавели.

Подошли отделения второго и третьего взводов. Саперы устало опускались на дно хода сообщения, закуривали. Многие были с повязками. Наумов переговаривался с Янкиным.

— Говоришь — скатерть кумачовая… Графин… Не в этом главное!

— В чем же? — Янкин отодвинул ногой ящик со взрывателями, потянулся.

— Если дело не по тебе — душа пузыри пускает!

— Да я не о том! Все ж, когда президиум, то да се…

Наумов покачал головой, подумал о раненой руке Янкина и сказал:

— Я, когда отправлял сестренку по комсомольскому призыву на Дальний Восток, одно знал — нужно. И сам палатку вентилировал, на Днепрогэсе комаров питал… И без кумача. А тебе — скатерть…

Янкин настороженно ворохнул рукой на перевязи, руку кольнуло, и ему в сердцах захотелось сказать что-нибудь хлесткое, но он лишь сморщился, промолчал. Недалеко сидел провинившийся юнец, и Наумов сказал:

— Мне есть что вспомнить! Я сам строил, обновлял, я ее зубами держать буду, нашу землю…

Бойко протискивался по ходу сообщения пригнувшись. При этом особенно бросались в глаза его по-кавалерийски клешнястые ноги. Бойко водил длинным носом, всматриваясь в лица саперов. Добравшись до Евгения, оперся рукой на его плечо и приземлился. Говорок в ходе сообщения стих, можно было начинать собрание. Бойко вполголоса заговорил с Евгением: