Василий Соколов - Крушение

Костер истлел, едва кончили подкладывать щепу. И со степи лютый, низовой — навалился ветер; бился о мазаные стены, дергал рамы, вздымал хибарку, точно собираясь приподнять ее и опрокинуть вверх дном. Не управясь, ветер опять налетал, сшибался со стеною, под напором трещал угол. Пискнула с испугу мышь, пробежала по лежащим вповалку. Услышав шорох у самого лица, Вилли засветил фонариком: мышь глядела на него из теплой золы черными бусинками глаз. Фонарик мигнул и погас. Вилли жалел разрядить батарею — последняя, а скитаниям конца нет.

Лег, сжался, дрожал. Руки тянули шинель на голову ноги отнимали и дергали к себе. Шинель не грела. Встать бы, промяться — куда там, лучше мерзнуть лежа чем коченеть стоя.

Изморенный сном, Вилли притих. Под утро встал зубы произвольно стучали, пошевелил рукой — онемела, пришлось насильно разгибать и сжимать пальцы Глянул на костер: мышь лежала в золе. Вилли потрогал ее концом прутика — еще живая, но уже не ползала — подыхала. «Если и с нами дальше такое будет, мы тоже ноги протянем», — подумал Вилли. Огляделся. Все еще спали. Удрученно терзался, как спастись от голода, от смерти. Сдаться? Но где она, линия фронта, и на глазах у Вернера не перебежишь — пулю пошлет вдогонку. Что же остается: ждать и терпеть? Как долго это будет длиться? Ладно бы день–другой. Но, может, придется ждать, пока не наступит голодная смерть. Конина кончается. У Вилли осталась кость с необрезанным мясом: Хватит на один присест. А потом питаться снегом, выковыривать из земли прошлогоднюю траву. Крайне хотелось знать: как долго человек продержится на воде? Говорят, что русские заключенные, объявляя голодовку, живут более десяти дней. Сумеет ли он выдержать? У них все–таки закалка и убеждения. «А у меня? Умереть за фюрера? На черта мне эти убеждения, — плюнул Вилли. — Коль сам фюрер записал нас в смертники!»

Вскочил обер–лейтенант Вернер, закричал, аж стены дрогнули:

— Черная смерть… В ружье, за мной!

— Ты что, ошалел, сумасшедший! — буркнул ему в ответ капитан, повернулся и опять накрылся шинелью с головою.

Солдаты безропотно послушались Вернера, подхватили автоматы, кинулись вон из хибарки, поддерживая долгополые шинели. Но откуда караулит черная смерть? И где эти начиненные бомбами ночники?

Развиднелось, а небо по–прежнему тусклое. Никаких самолетов не видно. Вернеру просто померещилось. Не успели очухаться, как над головами зазвенело. Три кряду взрыва тряхнули землю. Откуда же взялись бомбы, какой леший принес их с неба? Вилли отряхнулся и покосился глазами кверху. В серой мгле послышался рев заведенных моторов. А самолеты так и не разглядел.

— Они идут на цель с выключенными моторами, — сказал Вернер. — Наберут высоту и катятся вниз, как с горки. Тактика. Черная смерть…

Вернер шевельнул плечами — легко, что–то потерял. Ах, да, ранец забыл. Не дорог, хотя из телячьей кожи, — в нем лежали два куска конины. Глянул на хибарку: одни развалины. Ни огня, ни дыма, нечему гореть, только ржавая пыль вздыбилась. Загорчило. Набилась сухость в рот — не продохнуть. Пахло остывшим, лежалым пеплом и жженой пылью.

— Скорее надо убираться, — сказал Вернер. — Нас засекли, прилетят снова.

Взвод поглотила балка. Идти пришлось бездорожьем, то и дело попадали в занесенные снегом окопы и траншеи. Выбирались. Попадали снова. Вылезали, фыркая, как лошади. Шли дальше. Куда? Вернер знает. После того как он поднял тревогу и вывел из хибары, в него уверились. Не подай он голоса — всех бы накрыло. Пусть и спросонья. Надо же, такое совпадение… Дурак капитан — посмеялся над криком Вернера да еще обозвал сумасшедшим. Лежит теперь, пересчитали ему ребра. Жалко, бронетранспортер остался. Если бы умели заводить, можно было бы катить на нем по степи, ни один дьявол не угонится.

Ни дороги, ни людей; степь будто вымерла. Только что рассвело, потому и ни души не видно. Через час–другой начнут русские глушить. Интересно, куда же ведет Вернер?

Суженный овраг раздвоился, впадая в пологую долину. Совсем светло. Просматривался даже по той стороне долины пригорок. Он был покрыт снегом, и на белом фоне ясно показались черные фигурки. Они перемещались. Потом вспыхнули языки пламени, загрохотали орудия. Снаряды падали близко. Один рванул в расщелине оврага. Вернер с солдатами залег. Двое бросились бежать по оврагу назад — обоих разнесло на куски. Одного Вернер принял за фельдфебеля, пожалел, но тотчас обрадовался, услышав за своей спиной его голос.