Василий Соколов - Крушение

Паулюс мысленно уже порывался отбыть в Нижне—Чирскую, и за это никто бы его не упрекнул. Дело в том, что станицу Голубинскую с ее тяжелым и сырым бункером командующий должен был покинуть еще три недели назад, так как постоянные зимние помещения для расквартирования в Нижне—Чирской были уже готовы.

Но теперь командующий медлил, полагая, что часом дело не поправишь, а терпение будет расценено фюрером как стойкость и доблесть полководца. Ведь было же такое под Харьковом, и Гитлер узнал, похвалил… Паулюс сейчас ждал мотоциклистов, посланных на разведку в район Донской возвышенности, ждал, когда наконец наведут проводную связь хотя бы с ближним армейским полком резерва. Поглядел на часы, поморщился: уже позднее утро.

В это время в бункер вместе со стужей холодного воздуха вломился адъютант полковник Вильгельм Адам.

— Господин генерал, танки… Русские танки… вижу!

— Где? — спросил Паулюс, враз потемнев.

Адам замотал головой, указывая на выход. От страха он потерял голос.

Паулюс, нервно поджав тонкие губы, выскочил из бункера. Никаких танков вблизи не было, лишь расхаживал взад–вперед часовой с автоматом на груди да стоял бронетранспортер под заснеженными акациями. Паулюс прошелся к наблюдательной вышке, увидел наверху солдата, отогревающего в коленях руки, спросил, не замечено ли движения противника.

— Движение замечено. Но то наши доблестные танки идут!

По деревянной лесенке Паулюс торопливо забрался наверх. Приставил к глазам бинокль. Цейссовские стекла выхватили из округи и приблизили вплотную Донскую возвышенность и на ней группу танков, которые направляли стволы своих орудий прямо на вышку.

— Болван! Это же русские танки! — трагическим голосом крикнул Паулюс, и, прежде чем командующий успел спуститься с лесенки, солдат–наблюдатель полетел вниз кубарем.

Даже по тревоге никогда так быстро не поднимался штаб армии, как в эти минуты. По тревоге обычно нужно успеть забрать все и вся, что не нужно — сжечь, но теперь, в минуты панического бегства, оставили в бункере мебель, аппараты связи, койки и спальные мешки, оставили часть автомашин, оставили склады, оставили жестяные коробки кинолент роты пропаганды, оставили казино. И самих себя могли бы оставить, да ловкий и пронырливый адъютант Адам сказал:

— Следуйте за мной, господин генерал, я уже от вашего имени заказал самолет. Куда прикажете проложить маршрут? Дозвольте на Берлин, прямо в ставку?

— Прекрати, Адам! — оборвал Паулюс.

Адам, огрызаясь, вполголоса шипел сзади:

— В чем же провинился перед вами? Я и танки заметил, и самолет заказал…

Генерал Паулюс с адъютантом и начальник штаба вылетели на двух самолетах «шторх», держа курс в Нижне—Чирскую. Внизу, под крылом самолета, косяком двигались в сторону Калача танки. По самолетам хлестали пули. Видимо, стреляли с башен турельные установки. Кое–как вышли из зоны обстрела.

Когда прибыли в Нижне—Чирскую, Паулюс едва вылез из самолета. Уже на земле подкосились ноги, и он повалился на снег.

Адам небрежно подхватил его за плечи, увел в хорошо, по бюргерски обставленную комнату штаб–квартиры. Не раздеваясь и даже не обметая сапог, Паулюс лег на ковровую кушетку и самому себе опасливо начал считать пульс… Не прошло и получаса, как принесли радиограмму за подписью Гитлера: «Командующий отправляется со своим штабом в Сталинград. 6–я армия окапывается и ждет дальнейших приказов». Паулюс читал ее, нервно икая. Ему бы хоть час или два вырвать для отдыха, чтобы успокоить нервы, унять частое биение пульса.

Ночью в оперативный отдел поступила новая радиограмма: «Находящиеся между Доном и Волгой войсковые соединения 6–й армии должны называться «Крепость Сталинград».

Утром следующего дня штаб–квартиру Паулюса навестил генерал. Было странно видеть этого седовласого и худощавого генерала — неужели сам по своей воле захотел навестить? Войдя, Гот молча поприветствовал Паулюса и сочувственно взглянул ему в глаза, думая: «Знает ли он, что и моя четвертая армия передана ему? Ну, конечно, знает… Не может не знать… Потому и встретил холодно, не пригласил даже сесть, а я в его штаб–квартире гость, не больше…» — А вслух сказал подчеркнуто озабоченным голосом:

— Я бы хотел просить не давать в обиду мою четвертую армию… Она верно служила рейху.

Паулюс промолчал, ироническая усмешка тронула уголки его плотно сжатых губ.

Мало–помалу разговорились. В то время как телефон непрерывно звонил и одно серьезное сообщение обгонялось другим, в то время как кольцо окружения вокруг 6–й армии замыкалось, эти два командующих вполголоса, чаще намеками обсуждали возможное развитие событий. Конечно, оба понимали сложность положения — уже 22 ноября была понятна судьба, которая уготована 6–й армии.