Василий Соколов - Крушение

Узел связи рядом — в соседнем блиндаже. Командующий после краткого доклада — «У аппарата Ватутин» — обычно видел, как на ленте появлялась фамилия кого–либо из ответственных работников генштаба и редко — самого Сталина.

На этот раз аппарат «Бодо» ритмично выстукивал на ленте имена членов Политбюро: Молотова… Ворошилова… Калинина… Вознесенского… Членов Государственного Комитета Обороны.

Ватутин был захлестнут волнением. Трудно давался голос, через силу от переживаний диктовал, что Юго—Западный фронт ждет часа, когда двинется в наступление, что войск, техники, снарядов, питания, всего хватит для развития успеха, что бойцы и командиры — все, как один, — рвутся в бой, чтобы расплатиться сполна с врагом и выполнить приказ родного Отечества…

Застучал в ответ аппарат: передавал Верховный главнокомандующий. Бежала, скручиваясь, лента, а Ватутин стоял и как будто слышал голос Сталина, который говорил медленно, врастяжку, и закончил, по обыкновению, вещими словами: «Начинайте, товарищ Ватутин. Победа будет за нами!»

Не одеваясь, хотя погода была морозная, с колючим ветром, Ватутин вышел из блиндажа. Ночь отошла, уже развиднелось, явственно проступили и заиндевелые деревья, и утреннее небо, подернутое рваными облаками, словно было прострелено шрапнельными снарядами.

Ватутин озабоченно поглядел на часы — остались считанные минуты…

Подумал, что не сам он по себе, не от одной его личной воли зависит победа в битве, а добудут эту победу солдаты фронта, те, что скоро пойдут в атаку, навстречу смерти и жизни…

Утро крепчало теплом и светом, и Ватутин, радуясь, чувствовал, как все в нем наливается силой. Только исподволь, где–то в глубине сердца не переставала щемить смутная, неподвластная разуму тревога. А может, так должно быть? Ведь от него, командующего, ждут удачи. Только этого. Неудача может обернуться тяжкими бедами не для одного фронта — для всей страны. Ведь враг тоже живет мыслью столкнуть наконец–то русских в Волгу и победить, и он будет напрягать последние силы…

Ровно в 7 часов 30 минут 19 ноября на Дону взревели полки тяжелых гвардейских минометов. Сорвались с рельсов длинные реактивные мины и, выбрасывая огненное пламя, мелькнули в облака, исчезли в завесах тумана. Ломко вздрогнули приречные кусты и деревья, мокрые и покрытые коркой льда. И хрустко падали с них на землю ледяшки и тяжелые капли.

Немного погодя оттуда, из туманной заволочи чужой стороны, донесся гул разрывов. Несся этот гул, казалось, вскачь по всем окопам и позициям неприятельской обороны.

Первый залп гвардейских минометов был сигналом для всей артиллерии Юго—Западного фронта. И вот уже пять тысяч пятьсот орудий и минометов, расставленных на направлении главного удара, ввязались в стрельбу. На десятки километров на земле и в небе стоял сплошной гул и рев.

— Уши затыкайте! Уши!.. — кричал враз сорванным от волнения голосом боец Нечаев.

— Сынки, а где тряпицу взять? Дайте тряпи–и–цу! — пытаясь перекричать гул, истошно орал старый солдат Нефед. Он обхватил ладонями уши, тщась хоть на время артподготовки ничего не слышать.

Костров глядит на них, и ему делается смешно: «В боях пообтерлись, а простой вещи не знают…» — и он кричит так, чтоб все слышали:

— Рты разевайте шире! Рты!.. Так, чтоб скулы хрустели! Тогда и не будет Ломоты в ушах!

Артиллерия разгулялась и беснуется, вволю справляет свою трапезу на чужих позициях. Жарко от работы, умаялись русские артиллеристы; сняли дубленые белые полушубки, в одних гимнастерках, да еще нараспашку, подносят увесистые снаряды, суют начиненный взрывной силой металл в горячие стволы, лязгают замки, и вот уже слышится крик: «Готово!» — и все отбегают прочь. Орудие, будто вздохнув, выметывает снаряд, откатывается и возвращается на прежнее место…

— Огонь! — каждый раз слышатся заведенные голоса команд.

Пять тысяч пятьсот орудий и минометов продолжают стрелять.

Огненная гряда разрывов превращается в сплошное море огня. И там, на неприятельской стороне, недавняя завеса тумана будто расплавилась и стала желтоватобагровой. А тут, на своей стороне, русские артиллеристы и минометчики, усталые, с лицами, черными от пороховой гари, работают без передыха.

С ближних приречных деревьев срываются ледяные сосульки.

— Сынки, откуда град? — вопрошает Нефед, ощущая удары на спине.

Он приподымает голову, хочет рассмотреть, потом смеется во все лицо потешливо: — Да это же с деревов! Оказия…