Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

15 марта 1943 года

ЛИЧНОЕ И СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ

ОТ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА г-на УИНСТОНА ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ

1. Прошлой ночью 395 тяжелых бомбардировщиков сбросили 1050 тонн на Берлин в течение пятидесяти минут. Над целью небо было ясным, и налет был весьма успешным…

2. После заминки битва в Тунисе снова приняла благоприятный оборот, и я только что получил сообщение, что наши бронетанковые войска после охватывающего движения находятся в двух милях от Эль-Гамма.

3. Вчера вечером я видел фильм «Сталинград». Он прямо-таки грандиозен и произведет самое волнующее впечатление на наш народ.

28 марта 1943 года

Сталин медленно прохаживался по ковру, глушившему его легкие шаги обутых в мягкие сапоги ног. Многие опрометчиво считали, что эту привычку он приобрел во время ссылки или тюремного заключения при царизме, и только несколько из особо приближенных к нему людей знали, что вождь жестоко страдает от частых ревматических болей.

В правой руке он зажал потухшую трубку; беспокойно шевелились пальцы левой, искалеченной и сохнущей руки, словно помогая удержать все время ускользающую мысль, ухватить ее, поднести к слабеющим глазам — потемневшим, прищуренным, недобро опущенным на ворсистый ковер под ногами.

Генерал Ермаков, навытяжку стоявший у торца длинного стола, почувствовал, как взмокла ладонь, державшая кожаную папку с документами. Боясь шевельнуться, он только глазами провожал вождя, уходившего к своему столу.

Когда Сталин поворачивался и шел обратно, Алексей Емельянович старался не смотреть в его казавшееся абсолютно невозмутимым, сильно тронутое оспой лицо с толстыми усами, а глядел на пуговицу или на трубку, крепко захваченную тонкими пальцами.

За длинным столом, вплотную приставленным к письменному столу вождя, сидели Берия, Ворошилов, Каганович и Молотов. Генерал ожидал увидеть в кабинете и Мехлиса, но его не было, и это показалось добрым знаком.

Вячеслав Михайлович Молотов, поблескивая стеклышками пенсне, за которыми прятались холодные светлые глаза, устроился слева от рабочего места Сталина. разложив перед собой бумаги. Напротив сидел вечно розоволицый Климент Ефремович в маршальской форме. Рядом с Молотовым, вертя головой, словно она была невидимой нитью связана с расхаживавшим по кабинету Сталиным, помогая ему делать каждый новый шаг по ковру и незримо поддерживая, нервно ерзал на стуле Лазарь Моисеевич Каганович.

Поодаль от них, на той же стороне стола, усевшись так, чтобы все время быть лицом к товарищу Сталину, пристроился Лаврентий Павлович Берия, одетый в темный двубортный костюм и светлую крахмальную сорочку с темно-вишневым галстуком. На губах его застыла не то усмешка, не то брезгливая гримаса. Чуть подрагивавшими от тщательно скрываемого нервного возбуждения пальцами он брал за уголки лежавшие перед ним документы и складывал их в стопку, аккуратно подравнивая края, — нарком закончил свой короткий доклад, веское слово об измене сказано.

Шелест листков в руках Лаврентия Павловича был единственным звуком, который слышал Алексей Емельянович, и этот шелест казался ему громом. Или так гулко стучит сердце, отдаваясь током крови в ушах? По спине, увлажняя рубаху, надетую под кителем, потекла струйка пота, вызвав неодолимое желание почесаться, и от этого генералу стало страшно. Сегодня, когда на очередном докладе нарком небрежно бросил, что Ермакову надо поехать с ним к товарищу Сталину и присутствовать на совещании по делу генералов-изменников — он так и сказал: «генералов-изменников», а не «генерала-изменника», — поскольку могут возникнуть вопросы к непосредственным исполнителям, Алексей Емельянович, как ни странно, обрадовался. Он не смел и мечтать о встрече с вождем, которому безгранично верил, а тут вдруг представилась возможность лично обратиться к нему с просьбой О более тщательной проверке всех обстоятельств дела. Обращаться с этим к наркому бесполезно: он уже принял для себя решение и готов отстаивать его и навязывать другим свою точку зрения — раскрыт, пусть еще не до конца, но уже определенно нащупан и будет раскрыт новый заговор военных! В таком ключе и построен его краткий доклад, выслушанный в гробовой тишине, прерываемой лишь чирканьем спички об коробок, когда товарищ Сталин прикуривал.

Перед выездом Ермаков вымылся над раковиной в своей комнате отдыха, обтерев тело мокрым полотенцем, и надел чистое белье, — нет, не как перед смертью, хотя то, что он задумал, могло закончиться для него трагически, а как перед боем. Сев в машину, он полагал, что поедут на ближнюю дачу товарища Сталина в Кунцево, где среди густого, прореженного просеками парка распласталось низкое и широкое здание дачи, построенной по проекту архитектора Мирона Ивановича Мержанова в тридцать четвертом году. Скрытая деревьями, с огромным солярием во всю крышу, эта дача любима вождем более других, даже построенных тем же Мержановым на юге. Генерал был в Кунцеве один раз, еще до войны, совершенно случайно, когда сопровождал наркома, но машины свернули к Кремлю…