Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— А место и условия встречи? Нельзя же их доверять посланцу?

— И не доверим, — снова взял его под локоть обер-фюрер. — Положись на старого дядю Отто, пиши письмо, завершай операцию и жди перевода.

— Куда? — покосился на него Конрад.

— Подальше отсюда и поближе к Западу, но это тоже будет еще не завтра и даже не через месяц-другой. Наберись терпения, в том, что мы делаем, торопливость не только не уместна, но и смертельно опасна. Явки подполья в городе взяты под наблюдение?

— Да. Группы захвата наготове и ждут приказа.

— Прекрасно, Это станет еще одним подарком нашим новым друзьям, а приказ я скоро дам. Пока все идет как надо, и не будем торопить события, как бы нас ни подгоняли из Берлина. Пойдем, время обедать, и что-то хочется выпить немного коньяка: все-таки еще прохладно…

Бергер зябко передернул плечами. Пора признать, что молодость давно прошла, разговор потребовал нервного напряжения, и даже удачное завершение беседы не заменит согревающей рюмки, восстанавливающей потраченные силы. С каждым годом приходится совершать все большее и большее насилие над собой, чтобы выдержать внутриведомственные интриги, негласные проверки благонадежности, войну, бомбежки, изматывающую работу мозга, лихорадочно ищущего решений задач, которые ставят группенфюрер Этнер и рейхсфюрер, а еще надо заботиться о себе. Нет, не о быте — с этим как раз нормально, — а о будущем, и рисковать ради него. И неизвестно, когда более лихорадочно напрягается мозг:-.решая ведомственные задачи и зарабатывая очередную награду Этнеру или когда работает на себя. Наверное, второе.

Бютцов идет рядом молчаливый, задумчивый. Хорошо что он задумался. Покосившись на своего ученика, Бергер понял: тот сделает все, чтобы вылезти невредимым. Сейчас они вернутся в замок, выпьют по рюмке, снимут напряжение, поболтают о пустяках, но в голове у Конрада занозой будет сидеть мысль о письме. К вечеру он должен полностью созреть и сродниться с ней, тогда-то и надо продиктовать ему заранее продуманный текст…

Напарник сладко похрапывал, завалившись на полку, и Ромин зло ткнул его в бок.

— Вставай. Пора.

Кряхтя, напарник поднялся, накинул шинель, вышел из купе в коридор.

«Конспиратор, — наблюдая за ним, разозлился Ромин. — Мозги как у слепого котенка, а тоже любит корчить из себя… А может, так до конца и не понимает своим убогим умом, чем он тут занят и что ему будет, если нас возьмут?»

— Нормально, — проворчал напарник, выходя в коридор.

Ромин закрыл дверь изнутри на ключ и достал из-под лавки чемодан. Откинув его крышку, вынул завернутую в тряпье рацию. Приготовив ее к работе, положил перед собой шифровку и начал быстро выстукивать ключом:

— ФМГ вызывает ДАТ… ФМГ вызывает ДАТ…

Закончив передачу, он торопливо привел все в прежний вид, спрятал чемодан и, приоткрыв дверь, позвал напарника:

— Покурил? Иди досыпай.

Тот сразу же завалился на полку и, укрывшись с головой шинелью, захрапел.

«Как будто и не было ничего, — неприязненно покосился на него Ромин, — как будто нет у него под полкой запакованной рации. Скотина она и есть скотина!»

Стало до слез жалко себя, такого одинокого в родной стране, ставшей для него чужой, страшной и опасной. Захотелось выпить, но выпить нечего.

Ромин присел к столику, достал папиросу, закурил; следом за синей ленточкой табачного дыма потянулись воспоминания, припомнился старый Петербург, кадетский корпус, юнкерское.

Разве думал он тогда — молодой, счастливый производством в офицеры и постоянно косивший глаза на свои новенькие погоны, как повернется жизнь, предполагал ли, что почти тридцать лет спустя он, уже пятидесятилетний человек, вместе с перешедшим на сторону немцев сыном кулака-эсера будет качаться в служебном купе обшарпанного поезда, выстукивая своим хозяевам шифр-телеграммы? Да если кто-либо тогда сказал бы об этом, он ни за что не поверил бы, счел подобные россказни тяжким оскорблением.

Однако жизнь повернулась совсем не так, как он мечтал, пришлось испить свою чашу, слава богу, пока еще не до дна. Началась война, попал на фронт, потом ранение, снова фронт — атаки, окопы, сырые блиндажи, шушукание солдат, большевики, меньшевики, эсеры. Всех бы их сразу, без суда и следствия ставить к стенке, но распускали наверху слюни, не понимали, куда заведет либерализм и потакание всяким депутатам Думы и бульварным газетенкам. А тут и гром грянул — отрекся государь от престола! Такое пошло, что лучше и не вспоминать.