Владимир Першанин - Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

— Назад! — закричал лейтенант, понимая, что с трёхсот метров немец не промахнётся.

Добивая состав с горючим, Саня Морозов угодил в ловушку, выбраться из которой его экипаж не успевал. Подкалиберный снаряд раскалённым веретеном прошил лобовую броню, тело механика-водителя и ударил в стенку моторного отделения.

Веер огненных брызг (искры, мелкие осколки) свалил заряжающего, ранил стрелка-радиста, издырявил, как дробью, пару снарядных гильз — в них, шипя, разгорался артиллерийский порох.

Саня Морозов вытолкнул в люк заряжающего, но лопнули одна и другая снарядные гильзы — лейтенанта спасло, что оба заряда были бронебойные и не сдетонировали. Шипящее пламя хлестнуло по ногам, заставив Саню вскрикнуть. Он выскочил из люка, а следом, пытаясь догнать его, извивался язык огня.

«Тридцатьчетвёрка» горела. Снаряды детонировали, сотрясая корпус. Из раскалённого ствола вылетел фугасный снаряд и взорвался в лесополосе.

Двое солдат из железнодорожной охраны, увидев русского офицера (они угадали его по короткой меховой куртке), бежали к нему, чтобы взять живым. Решительные действия в тылу штурмового танкового батальона тревожили немецкое командование — «язык» (тем более, офицер) очень бы пригодился.

Лейтенант впервые так близко видел врага. Оба солдата, уже в возрасте, лет под сорок, торопились захватить русского офицера. В тёплых громоздких шинелях, массивных касках, они были похожи друг на друга, как близнецы.

И бежали они неторопливо, оглядываясь по сторонам, а к винтовкам были примкнуты начищенные блестящие штыки. Возможно, оба не отличались особой смелостью (дома остались семьи, жёны, дети), но долгая служба приучила их к дисциплине.

— Эй, русский, лежи спокойно… не шевелись, — переводя дыхание, крикнул один из них. — Плен, будешь жить…

В кармане комбинезона лежал наган, и Саня торопливо его вытаскивал. Когда он заканчивал ускоренные курсы училища, большинство выпускников получили новенькие воронёные пистолеты ТТ. Морозову, несмотря на хорошую успеваемость, старшина сунул старый, вытертый до белизны револьвер, сработанный ещё до революции.

— Я что, хуже всех? — обиделся тогда Саня.

— Бери, наган-самовзвод, надёжная штука, — заверил его старшина. — И патроны сильные. Не подведут.

Старшина учебного батальона оказался прав. Вряд ли у контуженного, с обожжёнными ногами лейтенанта хватило бы сил передёрнуть затвор пистолета.

Наган спас парня. Выхватив его, Саня открыл огонь первым, опередив старательных солдат вермахта. Семь пуль, выпущенных в упор, опрокинули в снег одного охранника и ранили второго.

Он убегал с простреленным бедром, хромая и проклиная себя, что ввязался в эту дурацкую попытку отличиться. Сильная боль мутила сознание. Ведь прошлой осенью он был уже ранен во время бомбёжки эшелона.

Бог его спас, жалея детей и жену. Осколок лишь сорвал с головы каску и оставил шрам на память. А двое земляков, угодив под авиабомбу, были убиты наповал — тела их с трудом опознали.

Следуя Уставу, охранник не бросил винтовку, и это его погубило. Он столкнулся с десантниками и уцелевшими танкистами во главе с усатым капитаном. Когда догадался поднять руки, было уже поздно. Десантник в телогрейке и меховой шапке вскинул автомат.

— Найн! Нет! — успел крикнуть солдат, но щадить его в этом жестоком бою никто не собирался, тем более, немец держал в руках оружие.

Очередной снаряд, выпущенный самоходкой, прошёл рядом с лёгким танком Т-70. Его командир Федя Тихонов, лавируя, ответил выстрелом из «сорокапятки».

— Федька, — забыв о субординации, кричал механик-водитель. — Кончай дурить! Сожгут нас к чёртовой матери! «Тридцатьчетвёрки» побили, куда нам соваться?

Взрыв осколочного снаряда настиг двоих десантников. Остальные отступали к полустанку. Калугин подбежал к машине младшего лейтенанта.

— Фёдор, свяжись с Голиковым, пусть быстрее катит на подмогу. А сам попробуй из-за насыпи уделать в борт этого паука. Слишком разогнался, гад!

— Попробую, товарищ капитан, — козырнул младший лейтенант Тихонов.

— То пушку с фланка дави, — бурчал механик-водитель. — Теперь самоходку подбей! У неё броня сантиметров шесть, и пушку с нашей не сравнить.

«Штуга» вложила ещё один осколочный снаряд и открыла на ходу огонь из пулемёта. На снег упал танкист из экипажа подбитой «тридцатьчетвёрки». Пули перебили ему ногу, он тщетно пытался встать.

— Это же Антоха, земляк мой, — воскликнул механик-водитель.