Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

И такая странная установилась между ними связь, что Друян, словно отзываясь на мысли Кита, подтвердил:

— Хорошо…

Кит почему-то с непрязнью спросил:

— А жена у вас есть?

Друян помедлил, затянулся сигаретой так, что табак стал потрескивать, потом сказал подозрительно и злобно:

— Какая еще жена, едрит твою!..

Кит почуял неладное и, подлаживаясь под крестьянское тугодумие Друяна, ответил тоже не сразу и подчеркнуто равнодушно:

— Известно какая, немазаная, сухая.

Он сказал это, и рука его медленно потянулась к карману, где плоско прилегая к ребрам, лежал маленький шестизарядный браунинг.

Друян грязно выругался. А потом затих. Кит долго не верил этой тишине, но постепенно дыхание Друяна стало таким глубоким и равномерным, что Кит успокоился. Стали слипаться глаза. Минуту спустя он спал крепчайшим сном.

А Друян не спал. Не то чтобы он обдуманно притворялся, но ему не хотелось услышать еще какой-нибудь вопрос от этого пащенка, и он, почти безо всякого усилия воли, перешел в состояние тяжелого, полусонного оцепенения, когда и сам не мог бы сказать, спит он или бодрствует. В таком состоянии можно было не думать и не вспоминать, все приходило само собой, словно волшебный фонарь показывал на стене цветные картинки. Говорили, что в кино эти картинки даже двигаются, но побывать в кино Друяну так и не довелось. В те два раза, что был он в Риге, соблазняли его сходить в «Этну» или хотя бы в «Маску», но не дурак он был тратить тридцать, а то и сорок сантимов неизвестно на что. Он и водку в Риге не покупал, привозил с собой трехлитровую бутыль самогона и распивал ее в компании земляков. Закуска тоже была своя, не хуже рижских деликатесов. В первый при-езд он и на девку не потратился. Походил, поприценивался и плюнул: а ну их!.. Но во второй раз не выдержал, был уже под хмельком, да и потребовалась ему позарез одна фря, настоящая барышня да и только. Торговался он, однако, долго. И не будь у нее похмелья, от которого голова тряслась и руки дрожали, черта с два бы согласилась она пойти с ним за один лат. Правда, дошлые земляки похвалялись, будто сговаривают этих барышень за выпивку и пачку «Спорта», выискивая таких, которым каюк, ежели не опохмелятся, но чего мужики не брешут. Да… И эта, однолатовая, при ближайшем рассмотрении оказалась не принцессой и к тому же быстренько ухлесталась самогонкой. Ну, Друян сделал свое дело и пинком ее из номера, безо всякого лата. Девка даже кричать не стала, языком уже не ворочала. После этого Друян ходил и ухмылялся, словно выиграл в лотерее Красного Креста. Тогда жены у него еще не было, обженился он год спустя, когда матку схоронил. Он и раньше заглядывался на Броньку, но та была матке не по душе, да и приданое за девкой выходило хреновое, могло подвернуться что и получше, тут торопиться только дурной бы стал. Но лучшее все не подворачивалось, матка глаза закатила, и вышло ему брать Броньку. Отец у Броньки помер в один год с его, Друяновым, отцом, но мать держала дочку в великой строгости, и Друян был свято уверен, что уж чего-чего, а девка достанется ему непорченая. Тут-то он и обжегся.

Гуляли три дня, но уже после первой ночи Друян помрачнел и гостям улыбался через силу. Но пока все сватьи-братьи не разъехались, терпел. Терпел и неотступно думал: с кем? Могло быть и по-случайному, заиграл какой-нибудь парень на сеновале, и не утерпела девка, знал Друян такие случаи из собственного опыта. Это, по здравому размышлению, можно бы и простить, но в первый же брачный день подслушал он обрывки какого-то шепота, вот только имени не разобрал.

Отшумела свадьба, и взялся Друян за молодую жену: с кем гуляла? Бронька ревмя ревет, а хахаля не указывает, боится, стало быть, что Друян с ним счеты сведет. Пришлось ее бить. Аккуратно, правда, чтобы люди по синякам не догадались, что Бронька бита, и не стали бы языками трепать. Наконец не выдержала баба, сказала.

Болеслава этого из соседней деревни Друян знал, за полгода до красных тот в айзсаргскую форму облачился, петухом ходил. Хозяйство у них было ничего, исправное. Да и парень был видный, чего уж там. При красных скрывался, целый год в лесу просидел, а как немцы пришли — объявился. Прошел месяц-другой, и вдруг видит Друян: катит Болеслав на мотоциклетке и прямой ним во двор, потом сдернул с плеча винтовку и пошел на Друяна. Как бы в атаку, только что штыка на этой винтовке не было. Но Друян никакого страху не выказал, поздоровался, как со старым знакомым, в дом пригласил. Посидели, выпили. Болеслав держался нахально, задиристо, но вроде бы и неуверенно, сам понимал, что ни мундир, ни винтовка еще не дают ему права на чужую жену. А Бронька, как увидела Болеслава, побледнела и шасть из дома, в хлеву просидела, пока Болеслав не уехал. Друян же держался спокойно, подливал самогону, интересовался, что в газетах пишут. Напоследок пригласил Болеслава заезжать, когда охота будет, благо у того теперь мотоциклетка. Бронька вошла сама не своя, с порога стала божиться, что она ни при чем, что ничего у нее с Болеславом нету. Так она испугалась, что возьми тогда Друян вожжи, ей бы, пожалуй, даже легче стало. Но Друян молчал, до полуночи сидел за столом и цедил самогонку. На следующий день вся деревня знала, что к Друянам Болеслав приезжал и что его там как родного приняли. Мужики ухмылялись, бабы негодовали, во всем обвиняли Броньку. Бронька ходила как в воду опущенная, к родной матери боялась зайти, та бы ее и убить могла. Неделю спустя снова застрекотала мотоциклетка, и опять Болеслав был принят как добрый знакомый. На этот раз Бронька из дому не убежала, даже тайком поглядывала на Болеслава, хотя и слова при нем не сказала. Болеслав стал приезжать регулярно.