Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

Эрик ее уже ждал. Она быстро придумала первую фразу, но сказать ее не успела. Он бросился к ней сломя голову.

— Здравствуйте, Жанна!

Она протянула ему ладошку, он быстро пожал ее и тут же, с ходу:

— Мы с вами забыли о главном. Чтобы говорить с с Гунаром, мне надо знать для кого и кому нужен пропуск.

— О, господи! — сказала Жанна. — Я просто набитая дура. Запишите. Нет, лучше запомните — Езуп Анджан.

У Эрика вдруг опускаются плечи, глаза — как плошки, стоит и шевелит губами. Дюгнулся он, что ли?

Жанна растерянно спрашивает:

— Вы, случаем, не того?..

Он тупо смотрит на нее и признается:

— Наверное, да…

— Хорошенькое дело.

Эрик чуть ли не по локоть засовывает руки в карманы плаща.

— Вы знаете, Жанна, для этого человека я пропуск уже достал…

Пропуск у Кита был, и как будто бы настоящий, но чего не бывает в дороге, от случайности не убережешься и заранее к ней не подготовишься. Тем она и страшна.

Что такое случайность? Везение либо невезение. До сих пор неизменно везло. С одной стороны — хорошо, «планида», а с другой — ведь когда-то же это кончится. Не бывает так, чтобы везло всегда.

Больше всего везло, когда он ехал впервые. Из Риги в Латгалию. Тогда у него вообще никакого пропуска не было. Был только адрес Стаськиных родителей.

Ранним утром вылез он на последней «беспропускной» станции и двинулся вперед, придерживаясь железнодорожного полотна. Мосты и мостики приходилось обходить стороной, там стояла охрана, крюк иногда оказывался изрядным, но он все шел, шел, и вдруг ему пофартило. Обходя одно из опасных мест, вышел на лесную дорогу и, плюнув на все предосторожности, оттого что устал уже до чертиков, двинул дальше прямо по ней, благо она казалась безлюдной и вела в нужном ему направлении.

За первым же поворотом он наскочил на шуцмана. Шуцман стоял возле мотоцикла с коляской и смотрел прямо на Кита. За спиной у него плотно, не болтаясь, висел карабин.

Кит ни на мгновение не замедлил шага и, подойдя поближе, ожесточенно сказал:

— Добрый день!

— Добрый день, — задумчиво ответил шуцман и указательным пальцем потер нос.

Смотрел он на Кита как будто без подозрительности, скорее вопросительно. И под этим взглядом Кит остановился.

— Послушай, парень, ты не разбираешься в мотоциклах?

— Не заводится?

— Не заводится, едрит твай коцинь! Целый час бьюсь.

Шуцман был чуть постарше Кита, лицо простоватое, деревенское; похоже, что он и не пытался покопаться в моторе.

— Свечи проверили? — спросил Кит, присаживаясь на корточки возле бездыханной машины.

— Думаешь, свечи? — с надеждой спросил шуцман.

— Инструменты есть?

Оказалось, что и впрямь виноваты были свечи. Кит зачистил, прокалил их на спичке, и мотор завелся со второго раза.

Шуцман старался держаться солидно и особого восторга не выказывать, но спросил с явной доброжелательностью:

— Подвезти?

— А вы в какую сторону?

Шуцман назвал небольшой городок.

— Мне чуть подальше, — сказал Кит, — но там уж я доберусь.

И около сорока километров он проехал на щуцманском мотоцикле, гордо и в полной безопасности.

Командиру и комиссару Кит сразу же рассказал про ребят и про Эглайса. Заинтересовались. Комиссар вроде бы знал Эглайса до войны. Но разговор этот долгое время оставался без последствий. И вдруг Кита вызывают: поедешь в Ригу.

А сейчас между ним и Ригой ложится километр за километром, и Кит прямо-таки физически ощущает это. Так уже было однажды. В детстве.

Мать уводила его с рождественской ярмарки, дергала за руку, потому что он поминутно оглядывался, даже шея болела, так он выворачивал голову туда, где еще виднелись освещенные ларьки и огромная елка с разноцветными лампочками, где все гудело, где громко играла музыка, потрясающе пахло вафлями, мандаринами и пирожными, которые мама называла «штопфкухен». А потом они завернули за угол, сели в трамвай и поехали в свое темное предместье. Тут он, наконец, заплакал, потому что почувствовал чисто физически, как увеличивается расстояние между ним и ярмаркой, и никакие слова матери не могли разрушить ощущения непреодолимости, безнадежности, отчаяния.

В вагоне поуспокоились. Тускло светит синяя лампочка. Какой-то дед дымит самокруткой. Тянет горечью самосада и вишневого листа. Стучат колеса. За окном — бездонная тьма.

Кит вытянул ноги, закрыл глаза, но сон не приходит, и ни о чем не думается, в голове сумбур, какие-то обрывки мыслей, фраз, мелькают какие-то лица, то четко, то расплывчато, ощущение времени тоже исчезло, сколько он едет: час, два, три? где они сейчас, какую станцию проехали? Наконец ему удается задремать, но тут же громко хлопает дверь, по вагону проносится сквозняк.