Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

Артуру становится жарко. Оттого, наверное, что все это совершенно реально. То есть может стать реальностью, если он на это решится. Правда, есть одна трудность — пистолет надо не только незаметно вытащить, но и столь же незаметно спрятать его на себе, а потом выбраться из трамвая. Однако и это осуществимо. Надо только продумать каждое движение, набраться духу и… ченто-маченто! Как говорили в детстве, показывая какой-нибудь фокус.

Да, вот только бы набраться духу… Ведь как-никак, одно неловкое движение и… Даже подумать страшно, что стоит за этим «и».

Пальцы Артура медленно нащупывают кобуру. Вот и колечко. Надо его повернуть, медленно отогнуть клапан, потом…

Артур скашивает глаза в одну сторону, в другую… Никто не обращает на него внимания. Тесно прижатые друг к другу люди заняты своими мыслями, никто ни с кем не переговаривается, лица застывшие, пустые.

По спине Артура щекочуще стекает струйка пота. Лоб тоже взмок, удары сердца отдаются в левой лопатке.

Трамвай начинает замедлять ход. Остановка. Два человека сходят. Но они висели на подножке, так что просторнее не становится. А вот на следующей остановке, наверное, сойдут многие. Там ремонтные мастерские. Люди едут туда работать в ночную смену. Значит, сейчас или никогда. Ченто-маченто, эксперименто…

Парень в черной школьной тужурке, размахивая изрядно потрепанным портфелем, шел по Герман Герингштрассе, мимо Художественного музея, и оттого, что так неожиданно объявилась весна, с его уже конопатой физиономии не сходила довольная улыбка.

Миновав здание бывшего военного министерства, паренек сбавил шаг и стал поглядывать на номера домов.

Он сразу, по описаниям, узнал гараж, но прошел мимо открытых ворот и несколько минут постоял на углу Гертрудинской. Потом вернулся и вошел во двор.

Гараж словно вымер, нигде ни души, только большой черный «адмирал» застыл на заасфальтированной площадке, да в одном из боксов, за полуоткрытыми дверьми виднелась маленькая серая «олимпия».

Парень растерянно оглядел это царство безмолвия, и вдруг ухо его уловило какой-то странный, необъяснимый звук. Он склонил голову набок и стал прислушиваться.

Звуки доносились из «адмирала». Он осторожно подошел к машине и сквозь боковые полуопущенные стекла увидел развалившегося на заднем сиденье белобрысого юнца в замасленном комбинезоне, который затейливо и со вкусом храпел, забросив ногу на спинку переднего сиденья.

Парень в тужурке широко усмехнулся и согнутым пальцем побарабанил по кузову. Храп прекратился. После повторного стука юнец приоткрыл один глаз.

— Кхм, кхм, — вежливо откашлялся парень, — вы не скажете, как мне найти Зелинского?

Белобрысый открыл второй глаз.

— Ты что, готовишься в юные барабанщики?

— А ты это к тому, что я постучал по кузову? — тоже переходя на ты, спросил парень в тужурке.

Белобрысый сбросил ногу с переднего сиденья и лениво потянулся. Но тут же на лице его появилось чрезвычайно заинтересованное выражение, и, открыв дверцу, он в упор посмотрел на своего собеседника.

— Послушай-ка, ты умеешь разгадывать сны? Перед твоим барабанным боем я такой шикарный сон оторвал, что аж мурашки по спине…

И белобрысый действительно вздрогнул.

— Нет, — сказал парень в тужурке, — к сожалению, я не умею разгадывать сны. Моя тетка Амалия умеет, но она живет в Кулдиге. А я не умею разгадывать сны.

— Золотая у тебя тетка, — вздохнул белобрысый и вдруг перешел на сугубо деловой тон. — Так что ты хотел передать мне, гонец весны?

Парень слегка покраснел от намека на его веснушки, но сказал мужественно и твердо:

— Мне нужен Зелинский.

Белобрысый иронически сощурился:

— А я, по-твоему, Лев Толстой?

Парень отступил на полшага, словно бы для того, чтобы лучше разглядеть своего собеседника.

— Да нет… вроде бы не похож. В общем, Эрик просил передать, что он в четверг уезжает и…

— Ладно, — перебил его белобрысый. — В половине шестого у меня, знаешь ли, деловая встреча. С одной брюнеткой. А часикам этак к семи — с нашим большим удовольствием.

Парень ухмыльнулся:

— А ты и вправду не Лев Толстой.

— Оттого, что без бороды?

— Да нет, слог у тебя изящней.

Белобрысый бросил на него подозрительный взгляд.

— Небось, в гимназии талдычишь? В момент умора?

— Мементо мори, — спокойно поправил парень. — Это значит: помни о смерти.

— Сам помни, а я еще хочу покрутиться на этом глобусе.