Адам Туз - Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики

22 января 1941 г. Томас уведомил своего начальника, Кейтеля, о том, что он планирует представить доклад, в котором призывается проявить осторожность в отношении предполагаемых военно-экономических благ, которые должно дать вторжение [1436] BAMA RW19/164, 108. . Теперь он изменил свою позицию. После того как стало ясно, что Гитлер ждет от «Барбароссы» в первую очередь экономических бонусов, Томас начал систематически двигаться навстречу фюреру. Он потребовал от своих подчиненных тесно сотрудничать с Бакке при составлении планов аграрной эксплуатации Советского Союза, и это решение оправдало себя на второй неделе февраля, после того, как фюрер ответил штабу на сообщение о возможной нехватке топлива и резины. Фюрер дал понять, что на его стратегические решения не повлияют подобные краткосрочные проблемы. В 1940 г. его тоже предупреждали о неизбежном истощении немецких запасов, но его крайне рискованная стратегия блестяще оправдалась. Нападение на Советский Союз, с Украиной в качестве первой цели, состоится в любом случае. В ответ на это Томас 20 февраля подал Гитлеру доклад, абсолютно беспрецедентный с точки зрения его оптимистического тона. Теперь ОКБ утверждало, что в ходе первого же удара вермахт сможет захватить не менее 70 % промышленного потенциала СССР. Это сделает долгосрочное сопротивление со стороны Красной армии безнадежным. В то же время выгоды от оккупации будут огромными. Подчиненные Томаса в сотрудничестве с Бакке составили план по «высвобождению» на Украине по крайней мере 4 млн тонн зерна. Томас пошел дальше всех предыдущих аналитиков, утверждая, что покорение Кавказа станет естественным дополнением к оккупации Украины. Собственно говоря, без завоевания Кавказа от Украины будет мало пользы, поскольку Германии понадобится огромный парк тракторов и грузовиков для уборки урожая, а топливо для них можно будет взять лишь в самом Советском Союзе. Удивительно, но Томас не сказал ни слова по поводу логистических и оперативных соображений, связанных с расширением сферы германского вторжения на 2000 километров к востоку [1437] По иронии судьбы, сразу же после начала кампании Томаса вновь одолели глубокие сомнения. См.: БАМА RW19/473, 167-76. .

При анализе этой поразительной коллекции аргументов выясняются по крайней мере три вещи. Во-первых, после успехов во Франции авторитет Гитлера был слишком велик для того, чтобы кто-либо мог всерьез оспаривать его решение о вторжении в Советский Союз. Гальдер уклонился от открытого столкновения. Генерал Томас развернулся на 180 градусов и встал на сторону Гитлера. Однако ясно, что за этим консенсусом скрывались глубокие разногласия в отношении планов операции и ее стратегических целей. Весной 1941 г. Министерство иностранных дел все еще выступало против грядущей войны, предпочитая в альянсе с Советским Союзом вести борьбу против Британской империи [1438] См.: DRZW 4. 185; DGFP, D XII, 66l-2, doc. 419. . Однако вера немецких руководителей в возможности вермахта сыграла в прекращении споров еще большую роль, чем гитлеровский миф. Если бы Красную армию действительно удалось уничтожить в первые недели кампании, к западу от рубежа Днепр – Двина, то, как и в 1940 г., все опасения, предшествовавшие нападению, вскоре были бы забыты. В этом случае отпала бы нужда в аргументах об относительной приоритетности экономических целей по сравнению с чисто военными. Ресурсы западных регионов Советского Союза можно было бы задействовать в немецкой военной экономике и Третий рейх наконец получил бы возможность навязать свою волю всему Европейскому континенту. Но эта убежденность в быстрой победе в то же время являлась главным слабым местом всех планов вермахта. Уже в феврале 1941 г. было очевидно, что если неожиданный удар не сокрушит сталинский режим, то Третий рейх столкнется с угрозой стратегической катастрофы.

В четырех предыдущих главах мы пытались разобраться в запутанных военно-экономических соображениях, которыми руководствовался Гитлер и его режим в 1939–1941 гг. Теперь, после того как мы оценили масштабы международной эскалации, инициированной Гитлером в 1938 г. и достигшей пика летом 1940 г., когда в США было принято кардинальное решение начать перевооружение, у нас появляется возможность реконструировать внятную и последовательную стратегическую логику, стоявшую за действиями Гитлера. Хотя к концу 1930-х гг. нацистская Германия далеко опережала все прочие страны Западной Европы уровнем мобилизации, она оставалась европейской экономикой со скромными ресурсами. К лету 1939 г. в полной мере проявились пределы мобилизационных возможностей Германии в мирное время. Объединенный экономический потенциал европейских держав, противостоявших Германии, был достаточно внушительным. После того как к уравнению были добавлены США, неравенство стало вопиющим. Начиная с 1938 г. в Берлине считали самоочевидным сближение США с западными державами. Начиная с 1939 г. предполагалось, что Америка вскоре внесет решающий вклад в накопление вооружений, предназначенных против Германии. Если Гитлер собирался реализовать свою мечту о радикальном изменении глобального баланса сил, то ему следовало нанести быстрый и сильный удар, а кроме того, любой ценой удерживать инициативу. Именно эта, пусть «безумная», но последовательная логика продиктовала сперва его готовность пойти в сентябре 1939 г. на риск тотальной войны из-за Польши, а затем его решение во что бы то ни стало добиваться удара по Франции и вскоре после этого начать подготовку к нападению на Советский Союз. В свете угрозы, исходившей от британской и американской военной экономики, в свете того, какой уязвимой становилась европейская экономика в условиях блокады, и в свете мнимой непобедимости немецкой армии у Гитлера имелись все основания для того, чтобы спешить с выполнением своих замыслов.