Владимир Рыбин - Холодный апрель

Не потому ли мы так часто ахаем по поводу культа потребительства, что маловато у нас культа труда? Человек имеющий, но не умеющий в большей чести у нашей молодежи, нежели человек умеющий, но не имеющий…

Когда миновали самый первый «входной амбар», в котором располагалась выставка, рассказывающая о приемах труда, профессор, до этого молчавший, вдруг сказал:

— Вам было интересно?

— Да, очень, — признался Александр.

— Есть чему поучиться?

— Конечно.

Это был уже другой разговор, ничуть не унижающий. Учиться всегда можно и нужно, всем у всех. Он ждал, что профессор опять заведет разговор об умном царе Питере, и готовился ответить не резко, но достаточно категорично. Но профессор о царе Питере больше не заикался, и так они и дошли до красной стоянки, перебрасываясь ничего не значащими фразами.

Луиза сидела на месте водителя, дремала, откинув голову.

— Ты куда-то ездила? — спросил Уле.

— Нет, нет, я тут сидела. Голова разболелась.

Уле посмотрел на нее внимательно: ведь видно, что ездила, машина стоит не так. Но ничего не сказал.

Было неловко от этой ее неправды, и потому, наверное, все в машине молчали. Лишь когда миновали крайние дома городка и выехали на шоссе, стрелой вонзавшееся в дальние перелески, профессор, сидевший за рулем, повернул голову к Александру.

— Вы хотели объяснить о царе Питере. Сказали: разговор долгий. Сейчас, пожалуйста.

И Александр начал рассказывать об истории России, сначала сбиваясь и путаясь. Слушали его скучающе. Но когда он заговорил о прогрессивности межнациональных контактов, все оживились. Даже Луиза, забыв, что у нее болит голова, затараторила, задыхаясь от возбуждения. И никто не заметил, что на этот раз речь идет не об одностороннем влиянии немцев, а о взаимном обогащении культур.

— О, да, — возбужденно говорил профессор. — Немцы сдержанны и расчетливы, русские — открыто щедры и эмоциональны. Мы отлично дополняем друг друга…

«Вот так, — думал Александр, — не одностороннее влияние, а взаимное обогащение. На этой основе можно пожать любую протянутую нам руку».

Вышли из машины возле дома, довольные друг другом. И ужинали с отличным красным вином, словно был праздник. И говорили весь вечер только о взаимопонимании, превращающем официальную вежливость в сердечность.

— Наш друг Александр открыл нам свое сердце! — торжественно провозгласил профессор, поднимая стакан. — И мы увидели, что русское сердце очень похоже на немецкое. За дружбу!

— За ваше здоровье! — сказал Александр по-русски.

— За ваше здоровье! — по-русски же сказала Луиза. — Я очень, очень любить русских.

Чокнулись и дружно принялись говорить о том, что поездка была интересной, беседа получилась душевной, что вообще день сегодня прекрасный и дай бог, чтобы и завтра было таким же.

— Завтра вы поедете в Бремен, — вдруг сказала Луиза. — Вы ведь хотели съездить в Бремен?

Александр сказал, что, конечно, он желал бы посмотреть Бремен, но это ее предложение довольно неожиданное и ему неловко каждый день утруждать людей.

— Наш друг Вальтер согласился поехать с вами в Бремен.

— Кто это?

— Член нашего общества.

Ему снова захотелось высказаться о том, что ничем он не заслужил такой чести, чтобы с ним носились как с писаной торбой, возили повсюду, но промолчал: в конце концов, не его это дело — определять пределы гостеприимства. Хотел пошутить, что Луиза, как видно, решила перезнакомить его с половиной Ольденбурга, но опять ничего не сказал. С половиной так с половиной, если это друзья. От избытка друзей еще ни один человек на свете ни разу не захворал.

Скатилась звезда и погасла, и ничего нет. Но ничего ли? Пыль, оставшаяся от сгоревшего в атмосфере метеорита, невидимой порошей ложится на склоны гор, на океанские волны, на робкую листву лесов. Пылинка за пылинкой, микрон за микроном космическая пыль покрывает землю весомым слоем.

Вот так же, то яркими, то тусклыми звездами, мелькают перед нами люди. Проходят и исчезают бесследно. Бесследно ли? День за днем, встреча за встречей, человек за человеком незаметно наполняют жизнь опытом, любовью и ненавистью, определяют взгляды и привязанности, саму судьбу нашу…

Магнитофон воспроизводит лишь то, что услышит своим ухом-микрофоном, фотоаппарат изображает лишь то, что видит своим глазом-объективом. Живой организм перерабатывает пищу в аминокислоты. Только тем и может питаться живой организм, что переработано в свое. Потому он и живой, что всегда остается самим собою, что чужие радость и боль становятся своими радостью и болью, а чужие успехи или неудачи переосмысляются как возможность своих успехов и неудач…