Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

Отбой в этот день дали на час раньше.

Укладываясь на носилки, Сафронов спросил:

— А противостолбнячной достаточно? Запасные шприцы проверили?

— Все нормально, — сдержанно ответила из-за занавески Люба.

Сестры долго еще перешептывались. Санитары быстро «дали храповицкого», как шутливо говорил Галкин. А Сафронову снова не спалось. И какой тут сон. Завтра — наступление, так говорят опытные люди. Ему вспомнились прощальные слова профессора Зимина: «Вы будете солдатами без оружия. Вашим оружием станут те воины, которых вы отобьете у смерти. Вам будет не менее трудно, чем солдатам. Пуля и снаряд не видят, по кому они бьют. А вы при этом должны думать не о себе, а о раненом, прежде всего о нем».

Пошел дождь. Тяжелые капли ударяли по брезенту. Казалось, что сверху сыпались на палатку крупные горошины, подпрыгивали упруго и соскакивали на землю. Брезент намокал, и удары становились глуше. Послышалось журчание воды. Звон капель в палатке.

«Где-то неплотно прикрыли, — подумал Сафронов. — Надо еще подучить палатку ставить. Впереди холодное время».

Галине Михайловне тоже не спалось в эту ночь. Неожиданное появление Сафронова не выходило из головы, и она невольно возвращалась к прерванным воспоминаниям, как бы мысленно продолжала их. Итак, они с Сергеем, взявшись за руки, сидели на кухне, за русской печкой, за старой цветастой занавеской. Он смотрел на нее задумчиво и молчал. Слышались стрельба, стоны, голоса санитаров. А они были так далеки от этого, точно сидели в кинозале, и война была не настоящая, а киношная, и им ничто не грозило.

Но сколько всего было позади: от того первого резервного полка — до этих отрешенных минут с Сергеем...

Однажды старший врач велел ей пойти в домик заместителя командира полка Ворона:

— Посмотрите, любезная, и доложите.

Она отправилась к замкомполка, внутренне робея и волнуясь. В её тогдашнем представлении замкомполка — большой начальник. А начальников ей лечить еще не приходилось. Не то чтобы она боялась. Она не знала, как себя вести. То есть в институте ей внушали понятие «больной человек», и больше ничего, никаких должностей и рангов. Все равно кто — полуграмотная уборщица или академик. Относиться ко всем одинаково. Лечить и того и другого. Делать для каждого все, что возможно. Бороться за жизнь из последних сил, до последней минуты. Но тут, в армии, эти понятия поколебались и разделились. Командиров она должна была принимать вне очереди. А ради замкомандира полка старший врач сиял её с приема... Замкомполка лежал на простой железной койке, поджав ноги к животу. И потому, как он сжал зубы, как у него запали глаза, Галина Михайловна тотчас, как вошла, поняла: ему больно. Тут же у кровати на стуле висела его гимнастёрка с двумя шпалами в петлицах, с орденом Красной Звезды и медалью «20 лет РККА». Вид этой гимнастёрки, этого ордена и медали еще больше подействовал на Галину Михайловну, еще сильнее скрывал её.

— Что с вами? — спросила она более участливо, чем спрашивала обычно.

Ворон повел бровями, давая понять, чтобы она подождала ответ; Пересилив боль, он сказал:

— Камень проклятый. В почках.

Голос был резкий, отчетливый. Сказал, будто команду подал.

Она осмотрела его и обратила внимание на мускулистое, загорелое, еще молодое тело.

Ввела пантопон, подождала, пока он подействует.

— Фу-у, — выдохнул Ворон.

Она только тогда вспомнила его фамилию и удивилась сходству фамилии с образом человека — черные волосы с проседью, черные глаза, черные брови и смуглое лицо.

А через два дня Ворон пригласил её вечером на собеседование. Он так и сказал: «на собеседование».

Напугавшись этого официального слова, она поначалу растерялась. Ворон заговорил первым:

— Чувствую я, доктор, вы о чем-то хотите спросить?

— Не спросить, а просить,- воспрянув духом, ответила Галина Михайловна. — Нельзя ли на фронт?

Он не отказал, не произнес уже слышанных ею от других начальников слов: «Служить нужно там, где приказано», а по-отечески предложил:

— Подумайте. Это слишком серьезно. Подумайте. Спустя несколько дней поинтересовался:

— Подумали? Хорошо подумали?

— Ну я ж добровольно, поймите. Я б могла в тылу, в Сибири, остаться...

Через неделю после этого разговора Галину Михайловну неожиданно направили на фронт, младшим врачом пехотного полка.

— Любезная, — сказал на прощание старший врач, — с вашими данными вам будет трудно на фронте. Держитесь.