Иосиф Линдер - Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

Гальфе шагал навстречу Виктору, даже не догадываясь об этом. Походка становилась все более твердой. Сонная тишина на перроне и спокойствие Виктора придали ему уверенности. Он расслабился, на лице появилось подобие улыбки.

Сошлись они у выхода на привокзальную площадь. Виктор пожал протянутую руку и почувствовал, что она дрожит. Гальфе с явным облегчением в голосе выдохнул:

— Я уж думал, что не успею.

— Все нормально! Наверное, заплутал? — предположил Виктор.

— Да! Недалеко отсюда напоролся на болото, пришлось дать приличный крюк.

— Теперь уже все позади.

— Надеюсь! — как-то натянуто произнес курьер и поинтересовался: — Как дела у Дуайта?

— В порядке, — подмигнул ему Виктор.

— Где он сейчас?

— Ждет на месте.

— Далеко ехать?

— Рукой подать.

— Так вы что, остались в Москве?

— Не совсем. — Эти слова дались Виктору почему-то с трудом, и он поспешил увести Гальфе с перрона.

Тот остановился, с недоумением посмотрел на него и спросил:

— А разве мы не поездом?

— Нет, на машине.

— А она откуда? — все больше удивлялся Гальфе.

— Леонов дал, — пояснил Виктор и не очень весело пошутил: — Понемногу злоупотребляем служебным положением дядюшки.

— А… — понимающе протянул Гальфе, с уважением посмотрел на него и прибавил шаг, чтобы не отстать.

На площади они остановились у черной «эмки» с зашторенными окнами. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверь, тот благодарно кивнул, попытался что-то сказать, но не успел — мощные, словно железные клещи, руки схватили его, спеленав как ребенка, и мгновенно втащили в машину. Перед Виктором на мгновение промелькнули вытаращенные от ужаса глаза, испачканные глиной подошвы сапог, затем дверца грохнула и машина сорвалась с места. В первые секунды Гальфе инстинктивно пытался сопротивляться, но короткий удар в солнечное сплетение заставил его согнуться пополам и надолго затихнуть. До самой Москвы, а потом и в приемнике внутренней тюрьмы на Лубянке он так и не проронил ни слова, в нем, казалось, все закаменело.

Серые тюремные стены, забранное ржавой паутиной решетки крохотное оконце под самым потолком — к этому теперь свелся мир, окружавший Гальфе. Тридцатого марта сорок четвертого года массивная металлическая дверь навсегда захлопнулась за его спиной. Особая звенящая тишина этого холодного каменного мешка, словно едкая кислота, разъедала волю, плющила мысли и чувства.

В день ареста гитлеровский агент так и не вышел из охватившего его ступора, но после отбоя его заставили побеспокоиться. Через десять минут на двери камеры лязгнул засов, на пороге возник надзиратель и приказал:

— Поднимайся! На выход!

Гальфе, как автомат, подчинялся коротким отрывистым командам конвоя, который вел его по коридорам тюрьмы, на третьем этаже, после поездки в лифте, на его лице промелькнуло что-то похожее на любопытство, но он тут же замкнулся в себе.

Таким Гальфе и ввели в кабинет Абакумова. Кроме хозяина там находилась ставшая в последнее время неразлучной пара — Барышников и Утехин. Они молча разглядывали гитлеровца, а тот так же молча смотрел на них ненавидящим взглядом. Этот взгляд сказал им многое, если не все. Перед ними был не просто матерый шпион, а упрямый фанатик. Первые минуты допроса подтвердили их предположение, каждое слово приходилось вырывать из Гальфе буквально клещами, даже «разогрев» на второстепенных вопросах ничего не дал, и только под сильным, аргументированным напором Абакумова курьер «поплыл» и понемногу стал проговариваться. В конце концов он сам не заметил, как из него вытащили главное на сегодня: руководство агентурной группой «Иосиф» не переходило к нему, чего больше всего опасались контрразведчики, а по-прежнему оставалось за Виктором. Это было важное обстоятельство: в случае ухода Гальфе в «глухой отказ» оставалось поле для маневра.

Допрос, продолжающийся уже пятый час, порядком измотал всех, поэтому Абакумов распорядился отправить Гальфе в камеру. После этого контрразведчики подвели итог этого этапа операции. Несмотря на то что Гальфе вряд ли мог стать активным участником радиоигры, инициатива пока оставалась за ними.

На следующий день после допроса курьера в Малаховке заработала рация. Дуайт под диктовку Окунева отправил очередную радиограмму:

«Друг прибыл на станцию в 13.20. Инструмент в исправном состоянии. Благодарим за подарки. Передали их Л. Он охотно принял, но настаивает на паспорте. PR 7».