Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Андрей замер, затаив дыхание. От безразличной толпы отделился странный, не по сезону одетый субъект из категории молодых людей, что придумывают для себя самые нелепые одеяния и маски, лишь бы хоть как-нибудь выделиться и самоутвердиться. На парне был тонкий чёрный плащ с капюшоном, лицо скрывала белая с зелёными разводами и красными пятнами на щеках пластмассовая маска безобразного покойника из фильмов ужасов. Он был абсолютно лыс. В руках ничего. Он медленно приблизился, глядя сквозь Андрея, и низким басом обратился к кому-то невидимому, стоящему слева от Долина:

– Да, мы есть, и не надо так удивляться.

– Я и не удивляюсь. Я давно за вами наблюдаю. Просто контактировать пока не приходилось, – Машкиным голосом ответила невидимка слева, и Андрей отшатнулся. Галлюцинации?

– Хипуешь, парень? – блёклым голосом попробовал обозначить своё присутствие всё-таки на этом берегу жизни Долин. Незнакомец не удостоил его даже взглядом, продолжая беседовать с невидимой собеседницей, отвечавшей ему голосом Маши:

– Что ты хочешь узнать?

– Удастся ли его вытащить оттуда?

Человек в капюшоне на долю секунды перевёл взгляд на Андрея. Скользнул пустыми глазницами и вновь обратился к собеседнице:

– Он и не там вовсе. Не надо никого ни откуда вытаскивать. Каждый находится там, где ему положено быть.

– Да что значит, положено? – нимало не повышая тона, тем не менее, горячо возразила «невидимая Машка». – Разве мне, например, положено было пережить выкидыш, после которого ещё неизвестно, будут ли у меня дети?

– Каждому своё, – глухо ответил «хипующий» лысый в капюшоне. – Ещё раз повторяю, никого ниоткуда не надо вытаскивать.

– Почему? Откуда такая уверенность?

– Просто знаю.

– Откуда вы всё про нас знаете?

– Глупый вопрос. Мы, духи, концептуалисты. Важны не знания сами по себе, а главная идея Мира. Всё на неё нанизано. Выдернешь, и вселенная разлетится. Никакие знания собрать не помогут. Всё знать нельзя. Никак нельзя! Знания не накапливаются, а рождаются. Ты спросила, в ответ я породил единицу информации. До твоего вопроса её не было. Так и все знания. Но кому от этого стало легче?

– Мне. Значит, ты можешь предсказать каждому его судьбу?

– Это не составляет труда. Просто вы, как правило, не хотите. Мы ограждаем вас от владения идеей Мира, чтобы вы не видели слишком много такого, что вы называете жестокостью.

– А что такое настоящая жестокость? Разве не мы её творцы?

– Ты права. В сущности, никакой жестокости не существует. Жестокость – это только ваше, человеческое отношение к тому или иному событию. А они сами по себе просто вереница разноцветных стекляшек. Они никакие, ни жестокие, ни добрые, ни радостные, ни грустные. Пустые стекляшки.

Невидимка помолчала. Андрей чувствовал её дыхание на своей левой щеке. Ещё раз обернулся. Но никого не увидел – только сумеречное пространство подземного перехода, сквозь которое, погруженные каждый сам в себя, шли безучастные ко всему вокруг незнакомые люди, торопясь по своим делам. Машкин голос вновь зазвучал:

– А ты, наверное, видел и Коня Бледного? И вообще можешь рассказать в подробностях об Апокалипсисе? Он же грядёт?

– А я вот ничего не боюсь. И ваш бледный вполне симпатичный коняшка! – вставил Долин, не особо понимая, зачем он это делает, и тут же добавил: – …хотя это, конечно, бравада.

– Хорошо, что признаёшься в этом, – прозвучал Машкин голос. Невидимка словно прикрыла собою Андрея от холодного взгляда незнакомца в капюшоне. По мёртвому лицу того пробежала не то улыбка, не то судорога. Свет лампочек в подземном переходе сделался коричневым и начал налипать на предметы, точно патока. Андрею показалось, что коричневый свет, внезапно обретший форму и массу, обрёл так же и запах. Он никак не мог вспомнить, где же он слышал этот запах. Но запах был до боли знакомым. На какое-то время этот запах отвлек его от разговора. Когда он вновь включился в беседу, та, судя по всему, заканчивалась.

– …Не моё это дело, спорить. Вы люди, вам нужно протопать дорожку от старта к финишу, чтоб понять, что никакого знания не существует, и спорить не о чём. Да и мир, кстати, устроен вовсе не так, как вам рисуется. Нет у него ни смысла, ни справедливости, ни цели. Вы населили воображаемый вами мир богами и ангелами. Вы терзаетесь вопросами морали, нравственности. А и то, и другое всего-то инструмент для сохранения рода. Вы существуете только затем, чтоб существовать.

– Не может человечество существовать так бессмысленно.