Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

А Долины, покинув Вязницы много раньше, во времена императора Петра I, в горожанах многое утратят, во многом изменятся. И лишь тщательно оберегаемая святыня, по завету тайно передаваемая из поколения в поколение, сохранит род, познавший в новые свои времена и горечь супружеских измен, и глупость пьянства, чего никогда прежде не бывало. Не раз нарушится и правило наследования. Будут появляться родные братья Долины. И однажды даже зародится боковая ветвь рода по мужской линии. Но пророчество святого старца будет соблюдено. Всякий раз младший из братьев будет либо погибать, не оставив потомства, либо, как случилось с Михаилом Долиным, дожившим до зрелых лет, обзаведясь семейством с тремя детьми обоего пола, их всех настигнет общая смерть: в лице смуглолицего комиссара в чёрной кожаной куртке, с улыбкой перестрелявшего из пистолета «поганое кулачье отродье». Тогда же едва не пресечётся и весь род. Кровавая круговерть, затеянная инородными врагами всего русского, настигнет и старшего брата. По зову честного русского сердца вставший на защиту постоянно угнетаемых малоимущих Андрей Мефодьевич Долин не то, чтобы будет большевиком. Он будет далёк ото всего этого, как и большинство мужчин в роду Долиных, главною обязанностью и целью существования которых на грешной земле издревле является сохранение рукописной святыни. Но в глазах потомственного казака Кузьмы Никитича Калашникова, ворвавшегося во главе сотни в занятый большевиками уездный городок, в котором жили братья, он будет выглядеть подлым изменником. И порубает старшего Долина вострой казачьей шашкою лихой Кузьма Никитич – прямо на глазах у осиротевшего семейства. Месяца не пройдёт к роковому дню с момента, как комиссар застрелил младшего. И лишь чудо и провидение Господне убережёт род, коему уготована великая миссия. Недосуг казакам будет разбираться с женой и детьми «изменника»; не простояв в городке и часа, помчатся они дальше гнать большевиков. Да не изгонят. Сам сотник найдёт смертушку под огнём артиллерии где-то в южных степях, куда поспешит пробиваться на соединение с частями добровольческой армии Деникина. А остатки его сотни расстреляет лично уездный комиссар Израиль Беленький в сотне километров от Вязниц. Не пройдёт и двух десятилетий, как сам Беленький будет корчиться на средневековой дыбе в подвалах Лубянки, бешено оговаривая себя и всех, кого ему предложат. Тщедушный офицер НКВД с рыбьими глазами будет монотонно перечислять фамилии, а озверевший от боли бывший палач-комиссар будет послушно повторять их, приписывая им все возможные прегрешения. Промелькнёт среди фамилий и невесть откуда прилепившаяся к дутому делу фамилия Долин. И хотя под нею в то время будет ходить двадцатипятилетний молодой человек, обезумевший Иосиф Гиршевич будет, хрипя и брызгая слюной, кричать о том, как в 1918-м Долин затеял заговор, снюхавшись с англичанами, и организовал строительство подземного тоннеля под Кремль, куда планировалось заложить четыреста килограмм динамита. Весь этот бред будет тщательно записан. Долина объявят в розыск, и никому не придёт в голову, что тот со всем семейством махнул на севера вольнонаемным, то есть туда, куда обычно ссылают на каторгу, как правило, пожизненную, в основном, по 58-й… И это спасёт род.

Впрочем, если внимательно посмотреть на подоплёку «красного колеса» террора, развернувшегося в 30-е годы, то не такой уж и бред нёс изолгавшийся палач Беленький. Не такой уж и бред оглашался в приговорах бесноватого Вышинского. Не такой уж и бред пачками тиражировался в бесчисленных постановлениях «троек», пускавших в расход вчерашних вершителей русских судеб. Почти поголовно окружение Троцкого, включая его самого, было замазано в «шашнях» с английской резидентурой, английскими и американскими деньгами, на которые наглые заокеанские банкиры «благородных еврейских кровей» планировали последовательное расчленение России и искоренение её населения. Многочисленные письменные свидетельства об этом по сей день извлекаются историками из рассекреченных архивов, проливая свет на то, чем были Февраль и Октябрь 1917-го в многострадальном нашем Отечестве, а значит, какой кровью могло быть достигнуто очищение от их скверны…

А потом родится Александр. А потом будет война. И главным скрепляющим род звеном пребудет Книга, переданная Доле Пряслову старцем Сергием на вечное хранение…

…Война заканчивалась, неминуемо идя к полной и безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. Носящая очередное новое имя Русская Империя переживала очередной свой взлёт. И взлёт сей был высоты недосягаемой. Великий Самодержец знал, какой ценой будет достигнута Великая Победа. И какой ценой достанется восстановление порушенного. Но, увы, знал и то, сколь трудно её удержать.